Житие преподобной Досифеи затворницы Киевской, часть 1
Октябрь 7th 2012 -
Постелью служила ей узкая доска, а изголовьем — мешок, наполненный сеном. Когда домашние вопрошали ее, зачем она так делает, Дарья отвечала:
— Чем менее душа прилепляется к земному, тем выше возлетает она. Ибо для того человека, который искренно стремится к Небу, все земные вещества становятся отвратительными и лишними...
Но окружающие ее люди в недоумении качали головой. И не только близкие соседи дивились ее странностям, но даже привычные к тому родные смотрели на нее, как на зачумленную. Бывало скажут:
— Дарьюшка! Ты бы почище принарядилась. Сама видишь — разные гости к нам наезжают. На тебя, замарашку, зарятся. Сейчас по всему свету разнесут: богатая девушка, а в нищете ходит...
А Дарья им в ответ:
— Нет на свете богаче Христа, Царя нашего Небесного. Но и Он в нищете ходил, не имел, где главы приклонити... А я что перед Ним?.. Знайте же, что я не стремлюсь украшаться нарядами, а хочу украсить себя Божескою правдою.
А то, бывало, станут сестры, или подруги на бал к соседям собираться, придут Дарью с собою звать, но она ни слова в ответ не промолвит, только в комнату молча уйдет, да на ключ от них и запрется. Впрочем, что и говорить об этом. Не только игралищ да танцевальных вечеров избегала Дарья, — даже от всякого общения с людьми удалялась она. Бывало, чуть только услышит, что бубенчики во дворе забрякали, дальние гости, значит, на лошадях приехали, — сейчас в тенистую аллею отцовского сада заберется и так, до самого утра глаз своих домой не показывает. Гости до полуночи сидят: пьют, едят, веселятся, а Дарья в тиши ночной усердно Богу молится и поверяет Ему свои тайные думы:
Меня страданья истерзали,
Изнемогла с нуждой в борьбе, —
Кому ж повем мои печали,
Спаситель мой, как не Тебе.
Кому открою тела раны,
Всю душу скорбную мою,
Больного сердца все изъяны
Пред кем слезами оболью?..
Родные на другой день с досадой спрашивают:
— Где ты была?!
— С Богом душой собеседовала, ибо в Писании сказано: “Удались от зла и сотвори благо”...
— Ах ты, бесстыжая!.. Смотри, что выдумала?!.. Она творит благо. Да знаешь ли ты, что своими постоянными странностями ты осрамила честной наш род?
— Родные мои! Если я буду заботиться, чтобы не осрамить вашей чести, то легко могу поддаться искушению и тем самым могу осрамить всенепорочное имя Господне.
— Но ведь ты забываешь, что ты наша дочь и сестра, а живешь, как чужая.
— Простите меня, ради Бога... Я люблю вас всех... Люблю горячо и сильно... Но знайте, что эту любовь, это плотское родство, я давно решила принести в жертву духовному родству. Душа моя ныне возлюбила Господа, а сердце отдано Тому, Который сказал: “Всяк, иже аще сотворит волю Отца Моего, Иже есть на небесах, той брат Мой, и сестра, и мати Ми есть” (Мф. 12, 50).
Но домашние на это ни слова не могут сказать. Выслушают, покачают в недоумении головой, да и прочь отойдут: ничего, мол, с нею не поделаешь!..
Много натерпелась Дарьюшка. Много тайных слез пролила она. Уж очень не нравилось ей жить с родными, дома, в семье. Слишком шумно да весело было там. Оно понятно: старшие сестры пригожи были, женихов к себе поджидали. К тому же и сама Дарьюшка подрастала. Ей было 15 лет. И хотя тело ее было измождено суровым постом и молитвою, однако не было лишено природной красоты. А родные только того и ждали, чтобы поскорее ее замуж сбыть. “Авось, — думают, — в супружестве опомнится, блажь из головы выкинет...” Неразумные! Они не ведали того, что душа Дарьи совсем не лежала к миру. Они не знали того, что никакой иной дух, кроме Святого Духа, не был в состоянии влить мир и спокойствие в ее наболевшую душу. Всем, кажется, известно, что для женщины нет третьего жребия. Их только два: или Бог, или человек, то есть муж. Значит, — или сораспятие Христу, или земное счастье. Но ведь земного счастья не искала Дарья, а Царство Христово, к которому стремилась она, было не от мира сего. Ибо кто живет в миру, тому трудно достигнуть умиротворения помыслов, так как он видит перед собой много зла, которое, оставаясь в памяти, непрестанно теснится и производит в мыслях большое замешательство... Правда, нельзя было сказать этого про Дарью. Целость неистраченных чувств ее была сохранена вполне. Но она не могла бы принести счастья своему мужу, так как в сердце хранила перевес любви к Богу. Об этом не раз размышляла и сама Дарья и решила до конца жизни сохранить в себе непорочное девство.
— Пускай же замрет во мне все жизненное у подножия Креста Христова, — думала она, — ибо я верю, что вслед за ним взойдет заря радостного утра и воскресения...
Недолго после того терпела да страдала Дарьюшка. Она ждала только удобного случая, чтобы покинуть навсегда родительский дом. Правда, нелегко было это сделать. О чем бы она ни думала, куда бы ни шла, повсюду ее тревожил вопрос: “А мать, а отец?.. Как расстанусь я с ними?.. Как покину их на старости лет?.. Как уйду без благословения родительского?..” И словно в ответ, какой-то невидимый голос сладко шептал:
“Всякий, кто оставит дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать... ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную” (Мф. 19, 29)
— Блажен!.. — встрепенувшись сердцем восклицала тогда Дарья. — Блажен покинувший отца и мать ради Господа! А я чего прозябаю тут? Зачем медлю начинать подвиг спасения? Отчего услаждаю себя приятными яствами да напитками, когда быть может, нищий бедняк ежедневно грызет сухую корку черствого хлеба? Зачем беспечно и лениво валяюсь на мягкой постели и не думаю вовсе о том, что быть может, несчастный больной лежит в это время на голой земле и мокнет под дождем, согреваясь накинутым рубищем. Ох, горе мне, горе, окаянной! Горе мне, попирающей заповеди Христа!
