Житие преподобной Досифеи затворницы Киевской, часть 1
Октябрь 7th 2012 -
— Бабушка... не надо... Я сама раздавать буду!..
А бабушка ей в ответ:
— Оделяй, оделяй, родимица.
И тут же учить начнет, что все люди создания Единого Бога и от одного человека произошли. А потому, кто любит и верит в Бога, должен любить и творить добро ближнему своему, ибо вера без добрых дел мертва и не приведет человека к вечной жизни. “Всякому просящему у тебя дай... От хлеба твоего даждь алчущему и от одеяний твоих нагим” (Тов. 4, 16). А внучка слушает да запоминает и тотчас норовит случай найти, чтобы доказать свои знания делом. Увидит, например, что бабушка мало ест и постится, сейчас и сама начнет подражать ей. А чтобы не увидал кто — свое съедобное странничкам да убогим отдаст. Бабушке и невдомек, что маленькая постница ради Господа голодает...
Так проходили дни за днями. Дарьюшка росла и крепла телесно, развивалась и совершенствовалась духовно. Грамоте Дарья научилась в монастыре и к 7 годам знала наизусть множество молитв. Не мало с этих пор новых понятий зародилось в ее юной голове. Она вполне уже сознавала величие Божие и без труда умела различать зло от добра. Правда, не сразу достигла Дарья такого cовершенства. Много труда и мудрости употребила бабушка, чтобы воспитать ее в страхе Божием. Увидала, например, однажды, что Дарья по нерадению милостыни бедняку не подала, грязным, оборванным видом его погнушалась, тотчас в келию его позвала, и заставила внучку служить за столом.
— Кто не любит человека, не может любить и Бога, — во гневе сказала ей Порфирия.
И вот, на будущее время, всякое дело, за которое бралась Дарья, приучала ее творить с большим вниманием и аккуратностью, хотя бы дело это было и маловажно. Когда же Дарьюшка отличалась и преуспевала в чем-либо, то отнюдь никогда не хвалила ее, а наоборот, даже посторонних просила порицать и бранить ее. Но этого мало. Каждый вечер, перед молитвословием и отходом ко сну, бабушка ставила Дарью перед образами и, приказывая исповедывать вслух все дневные грехи, приучила этим ее к самоуничижению и кротости... Нарядами бабушка Дарью также не баловала. Если и случится, бывало, надобность одежонку ей справить, то прежде заставит Дарью собственными руками смастерить себе и только после этого заказ портнихе сделает. Таким путем бабушка приучила ее к бережливости и труду, так что, когда Дарьюшка подросла, то ни одной минуты не могла в келье без дела просидеть. Либо станет Порфирии келейное правило вычитывать, либо рукоделием займется, а то увидит, что бабушке взгрустнулось, о грехах своих, значит, мается — сейчас к матушке игуменье побежит, священную книжечку от нее раздобудет.
— Хочешь, бабушка, я тебе о райских блаженствах, или мучениях во аде почитаю?
И начнет звонким, ангельским голоском вычитывать:
— “...И приидут на тя вся клятвы сия и поженуття, дондеже потребят тя: яко не послушал еси гласа Господа Бога твоего, еже хранити заповеди Его и оправдания Его, елика заповедал тебе” и т. д. (Второз. 28, 15).
А бабушка сидит, умиляется и горячие слезы раскаяния бесконечно текут по старческим впалым щекам...
Когда Дарье исполнилось 9 лет, родители порешили взять ее из монастыря. Не по сердцу пришлась такая весть благонравной юнице. Но делать было нечего. Честь дворянского рода, к которому принадлежала Дарьюшка, требовала от нее светского воспитания и разностороннего образования в науках. Об этом-то больше всего и беспокоились ее родители, для этой цели они и приехали за нею в Москву. Кроме того, бабушка Порфирия, чувствуя ослабление сил и приближение смерти, возымела ревностное желание облечься в великий ангельский образ — схиму. А потому, при всей строгости своей подвижнической жизни, необходимо было для нее совершенное уединение и безмятежный покой, присутствие же постороннего лица послужило бы большою помехою при выполнении ею новых монашеских правил и схимнических обетов. Оно, конечно, жаль было расставаться бабушке с любимою внучкой. Целых 7 лет учила она ее, воспитывала как родное детище, и всею душою и сердцем успела привязаться к ней. Но хотя и много горьких слез было пролито ими при прощании, однако настойчивые требования родителей сделали свое дело. Благословив внучку маленьким образком, бабушка Порфирия рассталась с нею навсегда. Прошло недели 2-3 и юная подвижница Дарья переступила порог родительского дома...
Жутко показалось Дарье на первых порах ее новой, неизведанной жизни. Что-то чуждое и непонятное таилось в каждом незнакомом уголке большого барского дома. Что-то новое и противное сердцу виделось во всем. Там, в монастыре, она привыкла к воздержанию и порядку, — здесь преизбыточествовали роскошь и довольство. Там привыкла она ложиться рано и вставать засветло, — здесь все просиживали до полуночи и валялись в постели до позднего утра. Там была совершенная тишина, витало безмолвие и душевный покой, здесь — царили неимоверная суета: слышались бесконечные крики, ругань господ да слезы крепостных слуг и разносился по всем углам веселый смех домочадцев. Некогда было ни книженочку почитать, ни Богу порядком помолиться. Ибо там, в Вознесенском монастыре, храм Божий был открыт постоянно, и богослужение совершалось каждый день, а здесь, в соседнем селе, батюшка был старый да хилый и служил одну только Литургию по воскресным и праздничным дням. Да и родные, по правде сказать, не особенно ее характеру потачку давали. Увидели, что Дарьюшка за 7 лет одичала, от людей отбилась совсем, стали ее благородным манерам учить, француженку-учительницу к осени выписать собирались.
Но Дарья вышла из монастыря совершенною монахинею. В среду и в пятницу она не принимала ровно никакой пищи. Да и в прочие дни ни мяса, ни молока, ни яиц совсем не употребляла. Как истая христианка, Дарья была смирна и незлобива: кроткая поступь, кроткое сиденье, кроткий взгляд, кроткое слово. С высшими и низшими по званию была одинаково ровна, никому не противоречила и никого не оскорбляла ни словом, ни делом, ни взглядом своим. Только и старалась об одном, чтобы не досадить чем-нибудь ближнему своему. Даже крепостная девушка, приставленная к Дарье для комнатных услуг, получала от нее одну лишь сердечную усладу и большое душевное утешение... Дарья не искала земной пышности, славы и блеска, а отвлекая ум свой от суетных мыслей, старалась возвести его Горе, к Господу Славы. Сердце ее было преисполнено страха Божия. У кого е страх Господень — тот ненавидит неправды (Прит. 8,13). Приученная еще в детстве простирать свои руки к скитальцам и странным, Дарьюшка и теперь старалась быть утешительницею печальных: вводила бедняков в свою комнату и разделяла с ними хлеб и питье. Родные недоверчиво косились на нее, бранили бабушку за внушение Дарье монашеских идей, смеялись над юною подвижницей, но все было тщетно. Дарья неуклонно шла по пути истины, и, ступив на стезю добродетели,
В Христе все мысли заключала.
Жила с Ним сердцем и душой.
Его вождем души избрала
И ум Ему отдала свой...
