Слово в день памяти священномученика Владимира (Богоявленского), митрополита Киевского и Галицкого. Митрополит Ташкентский и Среднеазиатский Владимир (Иким)
Январь 7th 2011 -
Я во всякое время готов отдать свою жизнь за Церковь Христову и за веру православную, чтобы не дать врагам ее посмеяться над нею. Я до конца буду страдать, чтобы сохранить Православие в России там, где оно началось.Священномученик Владимир (Богоявленский)
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Дорогие во Христе братья и сестры!
Более тысячелетия тому назад святой равноапостольный великий князь Владимир Киевский просветил Святым Крещением свою родную землю – Русь. В конце предгрозового XIX века Креститель Руси был избран в Небесные покровители смиренному иноку, в миру называвшемуся Василием Богоявленским. Этому застенчивому и робкому монаху суждено было возглавить древнюю Киевскую митрополию и отдать жизнь за сохранение Православия в России, там, где оно началось.
В 1918 году, когда весть о злодейском убийстве святителя Владимира потрясла участников Собора Русской Церкви, протоиерей Иоанн Восторгов (которому вскоре тоже предстояло восприять мученический венец) вопрошал: За что он убит? Что и кому он сделал? Какою борьбою и кого раздражил? Где тайна его страдальческой жизни – жизни русского архиерея, о которой так часто говорят с завистью как о покойной и приятной, где тайна и его мученической смерти?..
Теперь, через 80 лет после славной кончины святого Киевского митрополита, попытаемся же ответить на эти вопросы, заданные по горячим следам события, при смутных известиях об обстоятельствах убиения архипастыря-мученика.
Василий Богоявленский в юности и не помышлял об ангельском иноческом образе, тем более – о сане митрополита. Он казался себе обыкновеннейшим из смертных. Ему виделись простые, дозволенные Богом земные радости: любящая жена, дети, добрый семейный очаг. Все это даровал ему Господь, но ненадолго.
В 1886 году молодого священника Василия постигло тяжелое личное горе – скончалась его любимая супруга, вскоре в мир иной отошел и их единственный ребенок. Это несчастье отец Василий пережил очень остро. (Видимо, с той поры на его лицо лег глубокий отпечаток какой-то скорби, оставшийся на всю жизнь.) Однако он нашел в себе достаточно христианского мужества, чтобы понять свою утрату как зов Промысла Божия и всецело посвятить себя служению Всевышнему. В том же году он принял монашеский постриг с именем Владимир – в честь великого князя, Крестителя Русской земли.
Церковь умеет обращать способности и таланты своих служителей на благо народа Божия. Священноначалие знало о пастырской ревностности отца Василия (он был благочинным храмов города Козлова), знало о его дарованиях (он окончил Киевскую Духовную академию со степенью кандидата богословия, а впоследствии был удостоен и степени доктора «царицы наук»). В иночестве его ждала не уединенная монастырская келлия, а служение Церкви в высоком сане святительском.
Уже на третий день после пострига священноинок Владимир (Богоявленский) был возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Свято-Троицкого Козловского монастыря, затем возглавлял знаменитую Новгородскую Антониеву обитель, а еще через два года был поставлен во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. Новгородцы запомнили его как просветителя: по его почину начались внебогослужебные беседы священников с паствой, которые обязано было проводить все духовенство.
Святитель Владимир ясно сознавал нужду в духовном просвещении народа, живущего среди умственных и чувственных соблазнов обезумевшей от гордыни «эпохи прогресса». В одном из своих поучений он говорил:
Миллионы людей еще не знают Бога, не знают имени Отца своего... Да и в среде христианского мира, которому Он открыл Свое Отеческое имя и который призван к Его прославлению, к чему направлена вся эта напряженная лихорадочная погоня за мудростью, счастьем и благами этой земли? Из каких побуждений делаются эти быстрые успехи во всех отраслях наук и искусств, в устроении внешнего благосостояния и удобств жизни? К чести и во славу кого все это совершается? Делается ли это в честь и во славу Того, Которому одному только принадлежит эта честь и от Которого происходит всякое «даяние благо и всяк дар совершенный?» Для того ли это совершается, чтобы прославлять Отца света, Его Отеческую любовь, святить Его имя? Или же это делается человеком для собственной чести, для своего собственного имени? И не говорят ли современные люди, как некогда говорили вавилоняне: «Построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли...» (Быт. 11, 4)?
Стремление оберечь людей от гордыни и злобы века сего, озарить их умы и сердца светом истины Христовой, возжечь в их душах ревность к святой вере – стало одной из главных задач архипастырского служения святителя Владимира.
В Самарской епархии, куда он в 1891 году был назначен на самостоятельную кафедру, епископа Владимира ждало еще одно служение – служение милосердия. Детство и юность его прошли среди простого народа: он родился в семье сельского священника Никифора Богоявленского (впоследствии, как и его великий сын, принявшего мученическую кончину от рук богоборцев). Будущий святитель сочувствовал нуждам крестьян, болел их болями, с состраданием (а отнюдь не с высокомерным презрением) относился к их невежеству. Когда Преосвященный Владимир прибыл в Самару, губернию поразили сразу два бедствия: эпидемия холеры и неурожай – и милосердный святитель сразу же поднялся на борьбу с бедой народной.
Угнетенные страхом невежественные люди стали распространять дикие слухи: будто бы врачи, присланные правительством для пресечения эпидемии, вместо этого заражают население холерой. Вспыхнули «холерные бунты». Святитель Владимир понимал, что мятежу невежественной массы должно противостоять не присылкой войск и пушек (как это делали ретивые чиновники), а христианским вразумлением. Архипастырь, выходя навстречу народу с крестом в руках, успокаивал бушующие толпы. Он безбоязненно служил молебны на городских площадях и в холерных бараках, совершал панихиды на холерных кладбищах. По его повелению духовенство повсюду стремилось рассеять нелепую вражду к врачам, распространить правильные сведения о средствах борьбы с эпидемией. И народ, доверяя своим духовным отцам, переставал верить злым невежественным сплетням о «врачах-убийцах». Мужество святителя Владимира, в уповании на Бога не страшившегося заразы, вселяло христианское мужество в сердца его паствы.
Так же скоро пришел он на помощь пострадавшим от неурожая: организовал сбор пожертвований, бесплатные столовые для голодающих, создал епархиальный комитет взаимопомощи, делавший все возможное, чтобы уменьшить размеры бедствия.
Об этих годах, проведенных в самоотверженном служении страждущим, святитель Владимир впоследствии вспоминал как о лучшем времени своей жизни.
Его ожидали назначения на знаменитые кафедры, самые высокие в русской церковной иерархии звания. Но для доброй и смиренной души святого Владимира эта честь была тягостна, ибо в центральных городах России он лицом к лицу столкнулся с темными силами, замышлявшими гибель Церкви и православного государства, и борьба с этим изощренным злом была несравненно более жестокой, чем противостояние людскому невежеству или стихийным бедствиям.
Подвиг любви к ближним, свершенный святителем Владимиром в Самаре, был отмечен возведением его в сан архиепископа и назначением на самую сложную из существовавших тогда в Российской Церкви кафедр: в 1892 году он становится Экзархом Грузии и шесть лет проводит в напряженных трудах на благо Православной Иверии – одного из земных уделов Божией Матери. Грузинская земля, много веков стенавшая под турецким игом, войдя в состав Российской Империи, медленно восстанавливала свое былое величие. Многие древние святыни оставались в запустении, различные неустройства и нестроения разъедали жизнь церковных общин, к этому добавлялась сложнейшая межнациональная обстановка на Кавказе. Святитель Владимир был в числе русских архиереев, деятельно помогавших грузинским братьям по вере возрождать славу священной Иверской земли. Его попечением поднялись из руин и вновь огласились звуками благоговейных молитв более ста древних грузинских храмов; его радением о духовном просвещении народа было открыто свыше трехсот церковноприходских школ, создана для воспитания новых поколений пастырей Духовная семинария в Кутаиси.
В 1898 году, по возведении в сан митрополита, святитель Владимир был назначен на одну из славнейших Российских кафедр – Московскую, в древнюю столицу, наполненную великими святынями и овеянную памятью о духоносных Первосвятителях Русской земли. Но Москва конца ХIХ – начала XX века являлась уже не хранительницей святорусского благочестия, а одним из главных очагов революционной чумы. И здесь святой митрополит неустанно трудился над просвещением – не только народа (устраивая общеобразовательные чтения для рабочих), но и тех, кто считал себя умнее других, а подчас и «просвещеннее» самой Христовой Церкви (по почину святителя Владимира были организованы публичные богословские чтения для интеллигенции).
Смиренный святитель скрывает свои добрые дела. Паства знает то, что невозможно спрятать: как митрополит Владимир устраивает богадельни, сиротские приюты, благотворительные общества, но лишь немногие близкие к нему люди случайно узнают о его тайных благодеяниях немощным, обездоленным, страждущим. Среди его духовных детей – наделенная добрым и любящим сердцем царственная подвижница, великая княгиня Елисавета Феодоровна, которой святитель Владимир помогает воплотить в жизнь ее дивный замысел: создать Марфо-Мариинскую обитель милосердия, в которой молитвенный подвиг сочетался бы с самоотверженным служением ближним.
Некоторые считали митрополита Владимира замкнутым, нелюдимым, недоступным для общения. Правдой видится то, что он не искал сближения ни с дворянством, ни с интеллигенцией, резко отзывался о доходившем до ереси «интеллигентском богоискательстве» и о «модных» революционных теориях. Но были у святого митрополита друзья и слушатели, среди которых он как бы раскрывался и расцветал, – это были дети.
Родным, близким сердцу святителя Владимира был завет Христов: если не покаетесь и не станете как дети, то не спасетесь. Не умом, а сердцем воспринимал он этот завет, обращая к пастве прочувствованные слова:
Мы не более как дети, припавшие к глубокому и широко текущему источнику, чтобы руками черпать из него воду и подносить к устам своим...
Чрез любовь Бога, которую Он явил миру в лице Христа, мы теперь знаем, что Бог есть любовь, что Отец Господа нашего Иисуса Христа есть и наш Отец...
Счастлив ты и благо тебе, если Его Дух дает свидетельство твоему духу, что ты действительно дитя Бога и можешь просить Его с детским настроением души!..
Есть целая огромная семья чад Божиих. Миллионы людей называют Его вместе с тобой Отцом своим, вместе с тобою молятся Ему и вместе с тобою нуждаются в Его Отеческом призрении, в Его ежедневном руководстве и попечении. Они – не чужие тебе. Они – близкие тебе, они – твои братья...
Только тот, кто имеет истинно детское сердце, для кого честь и слава Божия действительно выше всего, кто действительно любит Бога больше всего – только тот может обращаться к Богу со словами: Отче наш...
Сквозь все свое многотрудное и многоскорбное земное житие святой архипастырь пронес свою душу в детской чистоте и простоте. По-детски жалобно прозвучат его слова за полчаса до мученической кончины: Вот, они уже хотят расстрелять меня, вот, что они сделали со мной... В этом страшном мире святой Владимир сохранил верность и доверие к Небесному Отцу – и вошел в славу сынов Божиих. Недаром среди творений, которыми он обогатил святоотеческое наследие, такое большое место занимают поучения, обращенные к детям и юношеству.
С детьми святитель говорил как с равными, без сюсюканья и заискиваний, откровенно. (Педагоги знают, что только так можно завоевать детское доверие, но у святого Владимира такое обращение с юными слушателями шло от полноты любящего сердца, а не от научных теорий.) Он говорил им о важных, о важнейших вещах: о труде, о смерти, о спасении души и Вечной жизни. Лишь в общении с самыми младшими он прибегал к образу, притче. Как Сам Христос Спаситель порой учил младенчествующий разумом народ притчами, а потом изъяснял их значение в кругу Апостолов, так святитель Владимир при обращении к маленьким детям, подражая Божественному Учителю, слагает дивной красоты «Притчу о золотом орехе»:
В один из святочных вечеров стояла стайка детей перед елкой, на ветвях которой красовались золотые и серебряные орехи. Эти орехи особенно прельстили самого маленького мальчика, и он захотел непременно иметь их. Мать сказала, что эти орехи висят только для украшения дерева, а для еды они не годятся. Но мальчик с плачем возразил: «Я не хочу желтых орехов, я хочу золотые! О, как сладко должно быть ядро их». Тогда мать сказала: «Ну, пусть будет по-твоему», – и разделила натуральные желтые орехи между другими детьми, а ему дала золотые. Но когда он разгрыз их, оказалось, что они все были пустые, и его братья и сестры начали над ним смеяться. Мать сказала тогда: «Я ведь говорила тебе, что эти орехи не для еды, а только для вида, но ты не захотел меня послушать и вот теперь за свое своеволие и глупость и наказываешься.
Кто в праздник Рождества Христова думает только о земных подарках, а не о Спасителе, только о внешнем блеске, а не о внутреннем содержании, значении праздника, тот получает только ореховую, так сказать, скорлупу, в которой недостает самого лучшего. Но мы не будем, дети, забывать это лучшее; будем радоваться при земных дарах и утехах, но во сто крат больше о даре Небесном, о нашем Спасителе, о том Богомладенце, от Которого зависит наше счастье. Мы не имели бы никакой части в Небесном блаженстве, если бы для нашего спасения не родилось это Божественное Дитя. А такая радость сама собою вызывает смиренную благодарность к Богу.
