Страсти Христовы.М. Гибсон (2006) Библейский сюжет
Январь 29th 2011 -
Страсти Христовы. Мел Гибсон from Pytnik13 on Vimeo.
Гибсон впервые позвонил Кэвизелу на следующий день после того, как тот согласился на роль Христа.
— Привет, Джим! Это Мел.
— Какой Мел?
— Эй, Джим, это Мел! Я хочу, чтобы ты отдавал себе отчет в том, через что тебе придется пройти. Возможно, твоей карьере придет конец, и ты никогда больше не сможешь работать.
— Мел, это то, во что я верю.
— Это ещё не всё. Послушай, я тринадцать лет готовился к этому фильму. Нам шьют костюмы вручную. Ты будешь говорить на арамейском языке, Пилат – на латыни. Там каждый камень будет, как натуральный. Даже еда будет кошерной. Для меня это более чем реально, и для зрителя тоже все должно быть реально. Шокирующее. Экстремально. У них должен появиться собственный опыт, понимаешь? Они должны это пережить, чтобы увидеть колоссальность этой Жертвы. «Ранами Его мы исцелились. Это суть фильма».
Но для этого тебе самому, физически и нравственно, придется очень много вынести. Тебе будут накладывать грим по восемь часов, ночами, и потом целый день ты будешь смотреть только одним глазом. Семь дней в неделю. Съемки зимние, и тебе будет по-настоящему холодно. И, наконец, крест, который тебе придется нести, не будет бутафорским – он весит семьдесят килограммов. И ещё тебя сочтут сумасшедшим. Ты готов?
— Мы же все несем кресты, Мел. А если не несем, то будем раздавлены под их весом. Поэтому давай начнём!
Джим Кэвизел: Я вырос на Евангелии, всё это очень близко мне, и я хотел создать лучший образ Христа на экране. Я говорил Мелу: «Не объясняй мне, просто покажи; ты блестящий актёр – просто покажи». Он показывал: «Это – вот так», и я отвечал: «Понял!» Мне очень нравилось так работать, и иногда мы находили прекрасные вещи. Был момент, когда мы снимали первую сцену с Пилатом. Мы были одни в комнате, и он спрашивает меня: «Итак, ты царь?» И вдруг что-то случилось. Я смотрел своими собственными глазами, но чувствовал, что происходит что-то помимо меня; что-то проходит сквозь меня, а я смотрю на это как сторонний наблюдатель. Мел сказал: «Как тебе это только удалось? Как ты сделал это?» А я и сам не знал.
Мел Гибсон: Он не играл Христа, он был Им. Он по-настоящему жил и умирал на экране.
Иногда промелькнёт какое-нибудь мимолетное впечатление, проблеск, и ты вдруг поймешь, что здесь есть нечто большее. Собственно об этом я и старался рассказать – В ЭТОМ МИРЕ ЕСТЬ НЕЧТО БОЛЬШЕЕ. И не только доброе, но и злое – то здесь, то там; мы не видим этого, но мы это чувствуем…
Когда мы впервые с автором сели обсуждать сценарий, я настаивал на арамейском языке, а он был против; говорил: «Тебя и так все считают карьерным самоубийцей, а с фильмом на непонятном языке вообще никто не захочет иметь дело. Это происходило летом, в Центральной Калифорнии, в одном кафе, где полно народу. Там была одна француженка, которая долго и пристально на нас смотрела. Она не знала, о чем мы говорили, а мы в тот момент и не говорили ни о чем; так, о погоде. Наконец, она подошла к нам и спросила: «Простите, я могу вам что-то сказать?» Мы говорим: «Что? Что такое?» «Господь очень любит вас! Вот, что я хотела вам сказать». И мы, отвечаем: «ОК!» Знаете, похожих сигналов было очень много. Их нельзя выразить словами. Это для сердца посылочки.
Там, в кафе, Гибсон окончательное решил, что герои его картины, чего бы это ни стоило, будут говорить на тех языках, на которых они говорили в жизни. Когда-то арамейский бы языком международного общения на Востоке; на счастье, он сохранился до наших дней в небольших общинах Сирии, Ирака, Турции, и для разноплемённой команды фильма тоже стал своего рода лингва франка. Изучая его вместе, актёры из Италии и Америки, Румынии и Болгарии сплотились невероятно и зажили одной семьёй. «А во-вторых, — говорит Мел, — им приходилось чем-то заменять привычную ясность родной речи. Это породило другой стиль исполнения. В каком-то смысле у нас получился хороший старомодный фильм, потому что мы стремились рассказать историю, прежде всего, с помощью зрительных образов и выразительности актерской игры». И хотя ни одна студия Голливуда не дала ему денег на производство, и Мел снимал на свои, он всё равно чувствовал себя победителем.
Мел Гибсон: Очень многое было против нас. Я старался очищать себя. Каждый день мы с Джимом исповедовались и причащались, молились, встречались со священником.
Джим Кэвизел: Мы никогда не обсуждали футбол или что-то в этом духе. Мы всё время говорили о фильме, о Евангелии, о Христе, о вере, о том, кто как к ней пришел, и Мел рассказал мне свою историю.
Это случилось в 1980 году, в одном ресторане, где Мел веселился с приятелями накануне свадьбы. Завязалась драка, а он, упоенный первой славой после «Безумного Макса», гордо сообщил друзьям, что сейчас усмирит сорвиголов, и ринулся в гущу событий: «Эй, ребята, остановитесь! Я – Мел Гибсон!» Через несколько минут с тяжелейшей черепно-мозговой травмой, в коме, его отправили в реанимацию. Это был удар бутылкой в затылок. Приговор врачей: если и выживет, то будет полностью обездвижен и, скорее всего, не сможет даже говорить. Три дня мать, сестры и невеста молились, не вставая с колен, а когда он очнулся, Робин Мур (так звали девушку Мела) оставила свою зубоврачебную практику и взялась его выхаживать.
Добрая христианка, она уже имела опыт благотворительной работы в больнице для бедных, и вот к лету у любимого остался только шрам, головные боли и легкое заикание. Они обвенчались седьмого июня, и к началу нашей истории Робин Гибсон была уже мамой семерых его детей.
Последнего малыша, Томми, они чуть не потеряли, настолько тяжелой и опасной была беременность. Вскоре после его рождения Мел снимался в фильме «Патриот», где, по сценарию, ему нужно было оплакивать двоих сыновей и ещё разговаривать с усопшей женой, стоя на ее могиле. Он не мог работать – срывался голос, немел язык, снова появлялось заикание. Эпизод был сыгран, лишь когда Робин смогла придти на площадку и «невидимо» встать напротив, чтобы подбодрить «безутешного героя» своей улыбкой.
Мел говорит, что все тринадцать лет подготовки он пропадал в монастырских библиотеках, изучал режиссуру, мировую живопись, пластику. И всё это, действительно, помогло ему создать настоящее произведение искусства, продолжающее традиции Босха, Рембрандта, Караваджо. Но, может быть, главное, что он хотел найти все эти годы – это образ Божьей Матери, от Которой так много унаследовала Робин. И он нашел. Нашел в Румынии. Большую театральную артистку с говорящей фамилией — Утренняя Звезда. Это один из Библейских эпитетов Мессии.
Мел Гибсон: Она великолепная актриса. Из нее слова не вытянешь! Чтобы ни случилось – слова не вытянешь. Но она не боится. Это было просто ужасно – я говорил: положите на нее больше грязи, смешайте прическу, все смешайте! А она становилась от этого ещё прекрасней.
Майя Моргенстерн: Мистер Гибсон — прекрасный режиссёр, он знает, что он хочет. И он умеет проявить себя, когда это ему нужно. Он умеет работать с актёрами.
Мы долго искали образ, и, в первую очередь, всеми силами пытались избежать клише: я имею в виду море слёз, заламывание рук, луч света на лице, картинные позы. И я помню, как мистер Гибсон дал мне идею, за которую я ему бесконечно благодарна. Бесконечно! Я нашла себя. Я смогла выразить себя. Это стоический характер. Не жертва.
Мел Гибсон: Матерь Божия не просто была рядом – Она вынесла всё вместе с Сыном. Представьте себе, что значит потерять ребенка! Единственное дитя! И КАК потерять! И Она всё равно продолжает любить.
Как родная мать, Майя переживала то, что происходило с Джимом, без конца страдавшим от травм, порезов, гипертонии; от вывиха плеча.
Джим Кэвизел: От многослойного грима мое тело покрылось волдырями — я не мог засыпать. Когда меня накрывали одеялом, меня трясло! У меня на спине была доска, невидимая для камеры, которая защищала меня от ударов солдат. И бичи, и удары были настоящими; каждый день я шел на съемку, настраивая себя на боль, но я даже не знал, что это такое. Но однажды один из них промахнулся. Я не мог дышать. Потерял голос. Даже не мог кричать — дыхание перехватило раньше. Я упал, а Мел кричит: «Джим вставай!» Он даже не понял, что я получил удар. В цепях, прикованный, к тумбе, я смог собраться и снова встать. И тут он промахнулся ещё раз. И понемногу я начал осознавать, что такое бичевание.
«Помню момент, — говорит Джеймс, — когда я не выдержал и, глядя в Небо, закричал: «Тебе, очевидно, и дела нет! Мы здесь надрываем свои силы за Тебя!» Это было почти бесконтрольно, потому что, на самом деле, с каждым днем я все больше и больше чувствовал, как любит меня мой Бог. Но тогда.
Поднялся сильный ветер. Крест зацементирован, но его раскачивает, и кажется, что ты в любую секунду полетишь вместе с ним с обрыва в тысячу футов. На следующий день мы просматривали то, что было снято. Все выглядело прекрасно и вдруг Мел сказал: «Мы не можем использовать это». «Что ты имеешь в виду? – Я буквально орал. – Что значит, мы не можем использовать это?» — «Знаешь, если люди сосредоточат внимание на самом кресте, люди будут смотреть на то, что качается вперед и назад, и не будут думать о страданиях Христовых. Потерпи, пожалуйста. Мы отснимем это снова». И это длилось еще пять недель, только сцены распятия. Но если бы я не прошел через это, мучения никогда бы не выглядели настоящими».
Никто раньше не показывал Распятие таким образом. Многие просто не верили, что Христос мог страдать так. В ответ Мел давал почитать медицинские заключения исследователей Туринской Плащаницы и говорил, что, если бы он действительно показал казнь такой, как она была, этого бы никто не выдержал. «В фильме нет жестокости ради жестокости. Люди просто должны понять, до какой степени Бог нас любит, и какой ценой далось Ему наше спасение».
Мел Гибсон: Около 13 лет назад я пришел к очень сложной точке, и именно размышления о Страданиях Христа вывели меня из кризиса. Жизнь такова, что на каждом из нас она оставляет свои шрамы. И я пришел к ранам Христа в поисках исцеления своих ран. И я начал видеть то, через что Он прошел. И начал понимать это так, как никогда не понимал раньше, несмотря на то, что я слышал эту историю множество раз. Это было похоже на рождение младенца – идея вошла в меня и начала расти. Я должен был снять этот фильм. Я не мог его не снять.
За тринадцать лет до начала «Страстей» Мел сыграл Гамлета. Красавец, супермен, он не мог стать тучным начитанным интеллигентом в очках, каким рисует принца гениальный Шекспир. Но, не привыкший быть вторым, он решил, во что бы то ни стало, лучше всех спросить: «Быть или не быть». Он начал всерьез изучать Шекспира и обнаружил, что знаменитый вопрос – это, на самом деле ОТВЕТ. Это цитата из Библии, где говорится, что каждому человеку Господь предлагает выбрать: жизнь или смерть.
Что есть Истина, Клавдия? Ты узнаешь Её, когда слышишь? – Да – Но как? Объясни мне – Я не могу тебе объяснить. Если не хочешь слышать Истину, никто не поможет… — Истина для меня то, что я должен управлять этой дырой. Что император мною не доволен. И что если я не справлюсь, может пролиться моя кровь.
Мел Гибсон: Нельзя быть немножко верующим. Если ты по-настоящему следуешь за Христом, то тебе придется следовать за Ним до Голгофы. На этом все зиждется. Это и есть «узкая дорога». Семя должно умереть, чтобы дать плод. А люди забывают об этом. И я забыл.
Зло маняще, привлекательно. Дьявол выглядит добрым, почти нормальным, но не совсем. Именно в этом суть зла: взять что-то доброе и извратить. И когда ты понимаешь это, когда ты видишь, какая между добром и злом идет кровопролитная война, ты больше не можешь оставаться в стороне и «умывать руки». Тогда ты начинаешь ближе узнавать своего Бога, и тебе открывается настоящая радость жизни.
Прокатчики долго боялись иметь дело с картиной: Гибсона обвиняли в жестокости, в разжигании антисемитизма. Еврейский вопрос для Мела, кончено, просто не стоял: «О чем вообще может идти речь для христианина, когда и Дева Мария, и апостолы, и Сам Господь – были иудеями?» Но что бы снять напряжение, он завершил фильм такой фразой: «В период римской оккупации было распято 250 тысяч евреев, но только Один из них воскрес из мертвых».
«Я надеюсь, что смогу преодолеть языковые барьеры, — убеждал он тех, кого пугал арамейский, — потому что с этим Материалом, если можно так выразиться, знакома вся Америка, весь мир. А кто и не знаком, тот знает, что 2000 лет назад именно эти события изменили цивилизацию, весь ход мировой истории».
Наконец, он устроил закрытый просмотр для самой тяжелой аудитории, где было полно эстрадных артистов, художников, критиков, готовых уловить малейшую ошибку. Казалось, Мел и сам до конца не мог предположить реакцию этого зала. Он вышел вперед, чтобы ответить на вопросы, но еще очень долгое и трудное время не мог произнести ни слова. А зал не мог его слушать. Зал рыдал.
25 февраля 2004 года фильм «Страсти Христовы» вышел одновременно в трех тысячах кинотеатрах, на четырех с половиной тысячах экранов и почти сразу стал мировым событием.
Мел Гибсон: Этот фильм говорит о вере, надежде, любви и прощении. Я надеюсь, что он заставит людей задуматься. Я надеюсь, что он заставит зрителей размышлять и задавать вопросы, а, может даже, и открыть Евангелие, доступное абсолютно всем – от мала до велика. И это ведь самая важная история на свете. Для всего человечества – Он страдал, умер, и все равно победил! И вернулся сказать: «Делай как Я!»
Метки: Библейский Сюжет
