Божий бич. Библейский сюжет
Июль 13th 2012 -
Итак, слушайте слово Господне, хульники, правители народа сего, который в Иерусалиме.
Так как вы говорите: «мы заключили союз со смертью и с преисподнею сделали договор: когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдет до нас, — потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя».
Посему так говорит Господь Бог: вот, Я полагаю в основание на Сионе камень, — камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утвержденный: верующий в него не постыдится. И поставлю суд мерилом и правду весами; и градом истребится убежище лжи, и воды потопят место укрывательства. И союз ваш со смертью рушится, и договор ваш с преисподнею не устоит. Когда пойдет всепоражающий бич, вы будете попраны.
Книга пророка Исаии
Февраль 1917 года застал Волошина в Москве. «Москва переживала петербургские события радостно, — пишет Максимилиан Александрович, — и с энтузиазмом. Днем ходили по тюрьмам освобождать заключенных, по вечерам собирались вместе и возбужденно говорили о свободе. В начале марта был назначен революционный парад. Таяло. Москву развезло. Благодаря отсутствию полиции, из окрестных деревень собралось множество слепцов, которые расположились по папертям и ступеням Лобного места, заунывными голосами пели древнерусские стихи о Голубиной книге и об Алексее – человеке Божьем. Торжественная толпа с красными кокардами проходила мимо, не обращая на них никакого внимания. Но для меня эти запевки, от которых веяло всей русской стариной, звучали заклятиями. От них разверзалось время, проваливалась современность и революция, и оставались только кремлевские стены, черная московская толпа да красные кумачовые пятна, которые казались кровью, проступившей из-под вещих камней Красной площади. И тут внезапно и до ужаса отчетливо стало понятно, что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге Великой Разрухи Русской Земли, нового Смутного времени».
Потрясенный понятым и провиденным, Максимилиан Александрович тут же облекает пережитое в стихотворение «Москва». «Перспективная точка зрения, — пишет он, — была найдена: этой точкой зрения был дух русской истории. Но стихи эти настолько шли вразрез с общим настроением, что ни читать, ни печатать их было нельзя. Даже в ближайших друзьях они вызывали глубочайшее негодование».
Происходило трагическое недоразумение: вестника гибели встречали с цветами и плясками, принимая его за избавителя. Все дифирамбы, которые возглашались в то время в честь свободы и демократии были нестерпимой ложью. Настоящий лик Русской Революции, тайно назревавший с самого первого дня ее, обнаружился только в октябре, когда с него спала последняя шелуха идеологии. Правда была неожиданная, зловещая, но это была правда.
Максимилиан Волошин
К перелому русской жизни Макс подошел давно уже признанным мэтром. Но и он, вместе со всеми поэтами России, без исключения, теряет дар речи до октября. Он уезжает в свой любимый Коктебель, читает, думает, пишет и продает чудесные акварели. Всегда аполитичный, немного склонный к чудачествам и «обормотству», он вдруг становится серьезным, как вспоминает Эренбург, и начинает чутко следить за происходящим.
Мне было сказано:
Не светлым лирником, что нижет
Широкие и щедрые слова
На вихри струнные, качающие душу, —
Ты будешь подмастерьем
Словесного, святого ремесла.
Для ремесла и духа – единый путь:
Ограничение себя.
Чтоб научиться чувствовать,
Ты должен отказаться
От радости переживаний жизни,
От чувства отрешиться ради
Сосредоточья воли;
И от воли – для отрешенности сознанья.
Когда же и сознанье внутри себя ты
Сможешь погасить – тогда
Из глубины молчания родится
Слово, в себе несущее
Всю полноту сознанья, воли, чувства,
Все трепеты и все сиянья жизни.
Искусство живо –
Живою кровью принесенных жертв.
24 июня 1917. Коктебель
В это же время похожий стон вырывается из груди Цветаевой и Эренбурга. «Свершается страшная спевка, — пишет Марина Ивановна, — Обедня ещё впереди! – Свобода! — Гулящая девка на шалой солдатской груди!» Илья Григорьевич выпускает «Молитву о России». «Она написана в самый момент октябрьского переворота. — говорит Волошин, — И не идея мятежа и свободы, а старые и давно в русской литературе скомпрометированные идеи Церкви и Родины послужили темой для первой книжки стихов, достойной своего времени». С 10 по 25 ноября в Коктебель приезжают Цветаева с Эфроном. Они взахлёб рассказывают о том, что произошло, и тут Максимилиана Александровича, наконец, прорывает.
С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
23 ноября 1917. Коктебель
В январе 18-го из соседней деревни пришли крестьяне и предупредили, что через два дня начнут делить имущество. Это были напряженные 48 часов, но, слава Богу! дом Волошина не тронули. Еще летом одна дачная дама назвала его самым главным большевиком, и представители новой власти считали его авторитетом и даже слушались. «Местные «буржуи», — пишет Максимилиан Александрович, — молились: «Дай Бог, только, чтобы наши большевики продержались». Благодаря борьбе с более левыми партиями, большевикам некогда было заняться собственными делами, то есть истреблением буржуев. Иногда наведывался миноносец из Севастополя и спрашивал: «Что ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся». На что председатель совета Барсов – портовый рабочий, зверь зверем, — отвечал с неожиданной государственной мудростью: «Здесь буржуй мой, и никому чужим резать их не позволю».
Одновременно Волошин начинает создавать два документа эпохи: художественную лекцию «Распятая Россия» и поэтический сборник «Демоны глухонемые». Эти строчки из тютчевского стихотворения – заявление о том, что сбылись пророчества двух знаменитых наших Фёдоров – Тютчева и Достоевского – о бесах. «Народ, безумием объятый, о камни бьется головой и узы рвет, как бесноватый». А эпиграфом к новой книге становятся Божии слова.
Долго молчал Я, терпел, удерживался; теперь буду кричать, как рождающая, буду разрушать и поглощать все; опустошу горы и холмы, и всю траву их иссушу; и реки сделаю островами, и осушу озера; и поведу слепых дорогою, которой они не знают, неизвестными путями буду вести их; мрак сделаю светом пред ними, и кривые пути — прямыми: вот что Я сделаю для них и не оставлю их. Тогда обратятся вспять и великим стыдом покроются надеющиеся на идолов, говорящие истуканам: «вы наши боги». Слушайте, глухие, и смотрите, слепые, чтобы видеть. Кто так слеп, как раб Мой, и глух, как вестник Мой, Мною посланный?
Книга пророка Исаии
Эта новая, «перспективная точка» позволяет проникнуть уже не только в дух русской истории, но и в смысл всей биографии человечества вообще. Теперь задача пророка – донести священное знание до людей. Каждый человек должен услышать эти слова.
И Он излил на них ярость гнева Своего и лютость войны: она окружила их пламенем со всех сторон, но они не примечали; и горела у них, но они не уразумели этого сердцем. Ныне же так говорит Господь, сотворивший тебя, Иаков, и устроивший тебя, Израиль: не бойся, ибо Я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты Мой.
Книга пророка Исаии
Макс начинает с Французской революции. Потом – Разин, смута и протопоп Аввакум: «Выпросил у Бога светлую Россию сатана, да очервленит её кровью мученической». «Память невольно искала аналогий, — пишет Максимилиан Александрович, — в истории падений и разрушений других империй и останавливалась, конечно, на Риме», который, потеряв царскую власть, был восстановлен из пепла властью духовной. «Избрание Патриарха Тихона приводило к сознанию, что происходит революция не социалистическая, а религиозная».
Но кто же мог его слушать? В один день на улице красовалось воззвание: «Товарищи! Анархия в опасности: Спасайте анархию!». На другой день на тех же местах более мирное объявление: «Революционные танцклассы для пролетариата. Со спиртными напитками».
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
21 ноября 1919. Коктебель
В доме Волошина скрывались большевики, когда власть в Крыму переходила к белым. Когда приходили красные, он укрывал белых офицеров. По улицам Феодосии ходили офицеры Добровольческой армии. Контрразведка вела охоту на большевиков. Волошина не трогают – поэт всё-таки. Но в измене обвинялся его друг Никандр Александрович Маркс — профессор, археолог, генерал в отставке. При красных он заведовал в Феодосии отделом Народного Образования – фамилия, вероятно, сослужила ему добрую службу. Но при белых он был арестован. Его повезли в Керчь, где заведовал страшный ротмистр Стеценко, расстреливавший всех сотрудничавших с большевиками. Узнав об этом, Макс тотчас ринулся на помощь. «Да, действительно, с подобными господами у нас расправа короткая». Стеценко стал ругаться, а Волошин про себя молился за него. Это был его испытанный прием в разговоре с большевиками. И вдруг ротмистр сказал: «Если вы хотите спасти друга, то не должны допускать, чтобы он попал в мои руки. Завтра я протелефонирую, чтоб его отправили в другой город».
Однажды Волошин поссорился с гостившим у него Мандельштамом из-за одной книги, которую последний забыл ему вернуть. А у Макса была редчайшая библиотека, которой он очень дорожил; одних французских книг, главным образом, по истории разных революций, в ней было около пяти тысяч. Проходит немного времени, и Осип Эмильевич по доносу попадает в лапы врангелевской контрразведки. Максимилиан Александрович был тяжело болен и страшно зол на своего обидчика. И всё же он написал такое гневное письмо, что Мандельштама выпустили. Начальник карательного органа только спросил: «А кто же это такой Волошин? И почему он разговаривает со мной подобным тоном?» — «Это большой поэт, ваше превосходительство. Он со всеми так разговаривает».
Я знаю, что одно мое стихотворение два идейных вождя противоположных сторон называли лучшей характеристикой русской революции. Я знаю, что и белые и красные, вступая в город, в первых своих прокламациях цитировали одно и тоже моё стихотворение: «С Россией кончено». Эти явления являются моей высшей литературной гордостью. И очень характерно: все только меня предупреждают: берегись, ЧК очень настроена против Вас и непременно Вас арестуют как сочувствующего «белым», а теперь идут уже с другой стороны: ну, мы с ним расправимся в первую голову, как только будет перемена. Он ещё нам заплатит за свой большевизм... Как приятно родиться поэтом в России.
Максимилиан Волошин
Весной двадцатого к Максу неожиданно приходят из Еврейского литературного общества и говорят: «У вас ведь сейчас трудные дни; вы, наверное, сидите без денег. А хотите, мы устроим вам литературный вечер?» Он понял, что как русскому поэту, христианину ему оказывается большая честь; стал серьезно готовиться к лекции, а тем, кто его «участливо» предостерегал, говорил так.
Вспомните слова Соловьёва о том, что евреи всегда относились к христианам согласно требованиям их иудейской религии, но что христиане никогда не относились к иудеям так, как того требовало учение Христово. Я хочу только христианского отношения к расе, которой мы обязаны истоками своей веры и которая вся целиком, согласно точным словам Апостола Павла, придёт ко Христу и спасётся.
Максимилиан Волошин
На вечере Максимилиан Александрович прочёл свое «Видение Иезекииля» из «Демонов глухонемых». Реакция аудитории была удивительной: все встали и единодушно пропели «торжественную и унылую песнь на древнееврейском языке». Иезекииль был первым из пророков, призванных на служение в Вавилонском плену, первым очевидцем того, о чем некогда предупреждал Исаия. Сначала он много говорил о близости разрушения Храма, а когда самое страшное произошло, стал утешением для народа. Он говорил, что если слава Господня и покидает народ Божий во время суда, то это происходит только по Любви и с одной единственной целью: «И будет знать дом Израилев, что Я – Господь, Бог их».
После Перекопа начался красный террор. Вначале было объявлено, что пролетариат великодушен и предоставляет оставшимся белым на выбор – кто хочет, может уехать, другие могут остаться и работать с Советской властью. Всем офицером предложено было явиться на регистрацию. Офицеры явились. Всех явившихся арестовывали, выводили за город и там расстреливали из пулеметов. Террор проводил Бела Кун. Он остановился в доме Волошина. Максимилиан Александрович смог как-то уговорить этого человека, и тот разрешил ему вычеркивать каждого десятого из расстрельного списка. Волошин вычеркивал со страшными мучениями, потому что знал, что девять других будут убиты, но ничего больше он не мог сделать. Он молился за убиваемых и убивающих. В списках он нашел и свое имя. Правда, оно уже было вычеркнуто Бела Куном.
В январе 23-го один бывший жандарм, а ныне полпред РСФРС побывал в Коктебеле и предложил Максу организовать выезд в Берлин через Наркоминдел. Второго такого шанса Волошину никто бы не дал, но, видно, посол не читал стихотворение «На дне преисподней», написанное год назад на смерть Блока и Гумилёва.
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца – Русь!
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой,
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!
12 января 1922. Коктебель
Когда Максимилиан Александрович пишет, что «Надо до алмазного закала Прокалить всю толщу бытия. Если ж дров в плавильной печи мало: Господи! Вот плоть моя», он знает, что говорит, он не мечтает. Он вообще ненавидел мечту, как самый тонкий соблазн. И социализм был для него точно таким же соблазном, который «в будущем ставит мелкий, неприглядный и легко достижимый идеал сытого и комфортабельно обставленного человека».
Чуть ли не ежедневно готовясь к смерти, Волошин поступает так, как поступил Господь перед Голгофой, – выгоняет из храма человеческой души мерзость запустения.
Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли.
Евангелие от Иоанна
Заканчивая «Россию распятую», Максимилиан Александрович пишет свое программное стихотворение «Северо-восток». Эпиграфом к нему он берет знаменитое приветствие святого архиепископа Лу, с которым пастырь Тура вышел навстречу злейшему врагу христиан – Аттиле: «Да будет Благословен приход твой, Бич Бога, Которому я служу, и не мне останавливать тебя». Чтобы написать такие строчки, надо потерять все, чем ты жил, все, что любил, что по-настоящему дорого, но сохранить надежду, что Господь снова даст обрести любимое...
Сотни лет тупых и зверских пыток,
И еще не весь развернут свиток
И не замкнут список палачей,
Бред Разведок, ужас Чрезвычаек —
Ни Москва, ни Астрахань, ни Яик
Не видали времени горчей.
Бей в лицо и режь нам грудь ножами,
Жги войной, усобьем, мятежами –
Сотни лет навстречу всем ветрам
Мы идем по ледяным пустыням –
Не дойдем… и в снежной вьюге сгинем,
Иль найдем поруганный наш храм?
Нам ли весить замысел Господний?
Всё поймем, всё вынесем, любя…
Жгучий ветр полярной преисподней,
Божий Бич! приветствую тебя.
31 июля 1920. Коктебель
