Слово въ день Благовѣщенія Пресвятыя Богородицы (1835 г.)
Апрель 7th 2012 -
Свят. Филаретъ, митр. Московскій
И исповѣдуемо велія есть благочестія тайна, Богъ явися во плоти, оправдася въ Дусѣ, показася Ангеломъ, вѣровася въ мірѣ, вознесеся во славѣ (1 Тим. 3, 16).
Благоговѣйно воспоминаемъ и торжествуемъ мы нынѣ тотъ единственный во временахъ день, то великое мгновеніе, когда велія благочестія тайна: Богъ во плоти, не въ словѣ только, но въ силѣ Вышняго, принесена Архангеломъ Гавріиломъ на землю, скрыта въ чистомъ сердцѣ, и въ приснодѣвственной утробѣ Преблагословенныя Маріи запечатлѣна смиреннымъ Ея молчаніемъ. Послѣ сія тайна, сокровенная отъ вѣкъ и родовъ (Кол. 1, 26), превратилась во всемірную славу, но тѣмъ не менѣе и теперь еще остается тайною. Велія есть благочестія тайна, Богъ явися во плоти.
Дивились, безъ сомнѣнія, сей тайнѣ и на небесахъ, когда она тамъ открылась; когда Іисусъ Христосъ, воскресшій, и возносящійся, дабы сѣсти одесную Бога Отца, показася Ангеломъ, въ невиданной ими славѣ Богочеловѣка. Небесное удивленіе, какъ и все небесное, прекрасно. Дивились Ангелы тайнѣ и славѣ Богочеловѣка: но не смущались. Вопрошали: кто есть сей Царь славы? но не любопытствовали, не сомнѣвались; желали знать, чтобы благоговѣть; и прежде нежели провозглашено имъ разрѣшеніе вопроса ихъ, кто есть сей Царь славы, они уже принимали Его, какъ Царя славы; потому что уже взывали: возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вѣчная, и внидетъ Царь славы (Псал 23, 7-8). Чѣмъ болѣе непостижимою видятъ они тайну: тѣмъ болѣе находятъ ее достойною непостижимаго Бога, тѣмъ болѣе благоговѣютъ, тѣмъ болѣе славятъ Бога, тѣмъ болѣе просвѣщаются Его славою, и блаженствуютъ. Тамъ вѣденіе и слава не противорѣчатъ и не завидуютъ тайнѣ: и тайна до безконечности умножаетъ славу и свѣтъ.
Но земля такъ ли пріемлетъ дивную тайну Бога во плоти, — земля, для которой собственно сія тайна и изобрѣтена, и употреблена, и сокрыта, и открыта, и низведена, и вознесена, и предана позору, и прославлена? — Воистину благословенна въ женахъ единственная Пресвятая Дѣва, которая представила себя достойнымъ хранилищемъ пришедшей съ небесъ тайнѣ, чтобы она не обратилась вспять, какъ наполненный сокровищами корабль, отъ берега, не имѣющаго пристани; — которая, бывъ возводима въ превыспренній санъ Богоматери, не попустила своему помыслу ниже на одинъ волосъ подняться изъ глубины смиренія; — которая умѣла обнять безконечное Слово Божіе столь малымъ словомъ человѣческимъ: се раба Господня, буди мнѣ по глаголу твоему (Лук. 1, 38). Послѣ Ея благословимъ и тѣхъ, которыми тайна Бога во плоти вѣровася въ мірѣ, которые оную съ вѣрою приняли, вѣрно сохранили, проповѣдали всѣмъ народамъ; — чрезъ которыхъ она, въ неизмѣнной чистотѣ, въ неуменьшенной силѣ, и до насъ достигла. Но это тѣ, которые хотя и въ мірѣ суть (Іоан. 17, 11), однако не суть отъ міра (Іоан. 17, 14). А міръ? — Онъ не хотѣлъ было принять спасительной для него тайны Божіей: по слуху о ней, онъ возсталъ было въ тревогѣ, чтобы подавить ее, чтобы затмить ее лжами, запутать вымыслами, осрамить презрѣніемъ и клеветами, чтобы преградить ей путь мечемъ, залить ее кровію ея свидѣтелей, погребсти въ ихъ могилахъ, сжечь въ огнѣ, потопить въ водѣ, истребить всѣми возможными способами истребленія. Не удалось! Вопреки усиліямъ міра, тайна Бога во плоти превратилась, какъ я уже сказалъ, во всемірную славу. Но и теперь сколько еще людей, которые или не познали сей тайны, или, познавъ, не приняли! И что еще прискорбнѣе, даже между тѣми, которые получили оную по наслѣдству отъ отцевъ и праотцевъ, или остаются, или вновь являются такіе, которые не знаютъ, что дѣлать съ сею непонятною тайною; спрашиваютъ, то съ любопытствомъ, — почему для спасенія человѣческаго рода употреблено столь необычайное средство — воплощеніе Божества; то съ сомнѣніемъ, — неужели безъ сего не возможно спасеніе человѣка. А гдѣ любопытство, тамъ еще нѣтъ чистаго вѣденія; гдѣ сомнѣніе, тамъ еще нѣтъ полной вѣры.
Тайна гонитъ отъ себя прочь любопытство потому самому, что есть тайна. Она призываетъ къ себѣ вѣру: впрочемъ не возбраняетъ ей мимоходомъ пользоваться пособіемъ скромнаго размышленія, для снятія съ ея пути претыканій, которыя бросаетъ на него сомнѣніе.
Если посему осмѣлиться размышлять о потребности воплощенія Сына Божія насъ ради человѣкъ, и нашего ради спасенія: то вѣрующій можетъ положить въ основаніе своего размышленія слѣдующія изреченія Самаго Іисуса Христа.
Первое изреченіе: никтоже знаетъ Сына, токмо Отецъ; ни Отца кто знаетъ, токмо Сынъ, и емуже аще волитъ Сынъ открыти (Матѳ. 11, 27). Что безъ познанія Бога нельзя быть спасену и блаженну, въ томъ не усомнится никто здравомыслящій. Но если сокровище Богопознанія лежитъ сокрыто во внутренности самаго Божества, недоступно по недосязаемой высотѣ Его; если взять изъ онаго себѣ на потребу спасенія можетъ токжо тотъ, емуже аще волитъ Сынъ Божій открыти; а между тѣмъ и Самаго Сына Божія, Который волитъ открыти человѣку Богопознаніе, никтоже знаетъ, токмо Отецъ: то какъ же можетъ совершиться спасительное открытіе Богопознанія? — Надобно, чтобы Сынъ Божій, изъ недовѣдомости Божества, которая превыше всѣхъ образовъ познанія, такъ сказать, выступилъ въ нѣкіе познавательные образы, какъ Онъ и нарицается образомъ Бога невидимаго (Кол. 1, 15). Но въ какіе образы ? — Конечно, ближе къ Божеству, въ духовные. Положимъ такъ. Чрезъ сіе начинаетъ быть понятнымъ, какъ совершается откровеніе Богопознанія небесное, въ духовномъ, Ангельскомъ мірѣ. Но земля не то, что небо; и человѣкъ не то, что Ангелъ. Особенно въ настоящемъ состояніи земли и человѣка, небо и Ангелъ закрыты для земли и человѣка: слѣдственно и откровеніе Богопознанія, свойственное небу и Ангеламъ, не было бы еще откровеніемъ для земли и человѣка. Итакъ надобно, чтобы Сынъ Божій, когда Онъ волитъ открыти спасительное Богопознаніе нынѣшнему человѣку, снизшелъ еще, и вступилъ въ образы познанія, ближайшіе къ человѣку; чтобы Слово Божіе, не преставая быть Словомъ Божіимъ, вступило въ образы человѣческаго слова; чтобы образъ Бога невидимаго, не преставая быть тѣмъ, что Онъ есть, вступилъ въ образы видимые для ока земнороднаго ума; чтобы Онъ явился или въ образахъ преходящихъ, — и вотъ откровенія и видѣнія святыхъ; или въ образѣ пребывающемъ, — и вотъ воплощеніе Сына Божія.
Второе изреченіе: никтоже пріидетъ ко Отцу токмо Мною (Іоан. 14, 6). Что значитъ пріити къ Богу? — Къ Богу, Который во свѣтѣ живетъ неприступнѣмъ, Егоже никтоже видѣлъ есть отъ человѣкъ, ниже видѣти можетъ (1 Тим. 6, 16) въ существѣ Его, — конечно не можетъ человѣкъ притти ни ногами по землѣ, ниже крилами по воздуху. Что же значитъ пріити къ Богу? Приходятъ къ тому, отъ кого бываютъ удалены: но какъ можно и удалену быть отъ Бога вездѣсущаго? — Духъ есть Богъ (Іоан. 4, 24): духовно должно быть и шествіе къ Нему. Духовное удаленіе и приближеніе происходитъ преимущественно въ волѣ. Волею грѣховною, злою, человѣкъ удаляется отъ Бога, какъ и сказано въ Писаніи: грѣси ваши разлучаютъ между вами и между Богомъ (Ис. 59, 2). Волею покаянною и благою человѣкъ приходитъ къ Богу. И сего-то не можетъ быть безъ воплощеннаго Сына Божія, какъ Онъ Самъ сказуетъ: никтоже пріидетъ ко Отцу, токмо Мною. Если ты спросишь: для чегожъ бы человѣку не пріити къ Богу одною собственною волею, которая свободна? отвѣтствую: въ добрый часъ! Сдѣлай опытъ. Но если будешь внимателенъ: то безъ сомнѣнія найдешь и признаешь то, въ чемъ признавались лучшіе насъ съ тобою: еже хотѣти прилежитъ ми, а еже содѣяти доброе, не обрѣтаю; не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сіе содѣваю (Рим. 7, 18-19). Какъ ни странно предъ глазами разума сіе противорѣчащее само себѣ явленіе въ человѣческой природѣ; но оно давно замѣчено даже и тѣми, которыхъ сему наблюденію не научило Христіанство: и если вникнуть глубже въ причину онаго, то можно удостовѣриться, что такъ и должно быть при извѣстныхъ обстоятельствахъ. Источникъ добра и силы есть единъ Богъ. Если человѣкъ стоитъ въ добрѣ, и чрезъ то въ общеніи съ Богомъ: то онъ непрестанно почерпаетъ изъ Бога силу дѣлать добро; и потому какъ свободенъ желать добра, такъ и силенъ дѣлать оное. Но если онъ допустилъ себя до грѣха, и чрезъ то вошелъ въ разлученіе съ Богомъ: то по мѣрѣ удаленія отъ Бога, уменьшается для него удобность почерпать изъ Бога силу; и потому когда воля его, по природной свободѣ своей, дѣлаетъ обратное движеніе къ добру и къ Богу, сила дѣлать добро не отвѣчаетъ хотѣнію дѣлать оное; и человѣкъ не можетъ пріити къ Богу самъ собою, безъ особеннаго, чрезвычайнаго низведенія къ нему силы Божіей, — безъ такого посредства, которымъ бы разстояніе между Богомъ и человѣкомъ было наполнено, раздѣленіе уничтожено, общеніе ничѣмъ не пресѣкаемое возстановлено; — безъ посредства, которое бы съ совершеннымъ единствомъ касалось обѣихъ раздѣленныхъ сторонъ, — Бога и человѣка. И такое посредство есть Богочеловѣкъ.
Третіе изреченіе: тако возлюби Богъ міръ, яко и Сына Своего Единороднаго далъ есть, да всякъ вѣруяй въ Онь не погибнетъ; но имать животъ вѣчный (Іоан. 3, 16). Богъ не можетъ дѣлать ничего излишняго и ненадобнаго: ибо сіе было бы не сообразно съ Его премудростію. Итакъ если Богъ далъ Единороднаго Сына Своего міру: то видно, сіе было нужно. Для чего? — Для того, какъ сказуетъ Самъ Сынъ Божій, да всякъ вѣрудй въ Онь не погибнетъ, но имать животъ вѣчный. Неужели иначе погибъ бы міръ, и не имѣлъ бы живота вѣчнаго? — видно, такъ. Почему? — чтобы сдѣлать сіе, по возможности, понятнымъ, взойдемъ мыслію къ началу тварей. Въ книгѣ премудрости написано: Богъ смерти не сотвори (Прем. 1, 13). Сію строчку изъ книги премудрости Божественной безъ затрудненія можетъ переписать въ свою книгу всякая премудрость человѣческая, если она не совсѣмъ лишена понятія о Богѣ Творцѣ всесовершенномъ. Богъ есть чисто жизненное начало. Тварь, какъ тварь, подвержена перемѣнамъ: но ея перемѣны въ твореніи и подъ управленіемъ всесовершеннаго Творца, могутъ быть устроены въ порядкѣ, къ совершенству, безъ страданія, безъ разрушенія грубаго, нечистаго, мертваго, даже въ случаѣ разрѣшенія оныхъ на составныя начала, которое можетъ происходить легко и пріятно, какъ на примѣръ (сколько можно найти примѣры въ нынѣшнемъ несовершенномъ устроеніи тварей), разрѣшеніе чистаго елея въ свѣтъ, или разрѣшеніе ладана въ благовонное куреніе. Откуда же безпорядокъ, безобразіе, нечистота, страданіе, разрушеніе, тлѣніе, словомъ: смерть? — Мнѣ кажется, что и естественное разсужденіе не найдетъ на сіе сказать ничего другаго, какъ то, что говоритъ откровенное Богомъ ученіе: грѣхъ въ міръ вниде, и грѣхомъ смерть (Рим. 5, 12). Грѣхъ, какъ отлученіе отъ Бога, есть вмѣстѣ отчужденіе отъ жизни Божія (Ефес. 4, 12), и слѣдственно, раньше или позже, — смерть для существа тѣлеснаго, разрушимаго, временная, а для духовнаго, неразрушимаго, вѣчная, потому что, кромѣ Бога, нѣтъ и никогда не будетъ другаго источника жизни. Такимъ образомъ грѣхъ и смерть ручаются въ мірѣ другъ за друга, что они тутъ. Видишь ли владычествующій въ мірѣ грѣхъ: ты можешь сказать: міръ находится на пути смерти. Видишь ли въ немъ смерть: ты также можешь сказать: міръ, видно, согрѣшилъ, и идетъ къ погибели. Кто не такъ слѣпъ, чтобы не видѣть въ мірѣ владычества ни того, ни другаго, ни грѣха, ни смерти: тотъ можетъ понять, сколь нужно міру избавленіе отъ погибели, дарованіе вновь вѣчной жизни. И для сей-то потребности, Богъ Сына Своего Единороднаго далъ есть. Смерть и погибель приходятъ на человѣка, и какъ естественное слѣдствіе удаленія отъ Бога, и вмѣстѣ, какъ дѣйствіе правосудія Божія надъ грѣхомъ. Посему для спасенія человѣка нужно, во первыхъ, удовлетворить правосудію Божію (потому что никакое свойство Божества не можетъ лишено быть свойственнаго ему дѣйствія; и потому что объявленіе безусловнаго прощенія, или ненаказанности, стоящаго уже на пути грѣха человѣка всего легче повело бы далѣе по сему пути, и слѣдственно не ко спасенію, а къ погибели); — во вторыхъ, вновь ввести въ человѣчество жизнь Божію, которая бы воцарившуюся въ немъ смерть побѣдила и уничтожила. Требованія трудныя, и естественно невозможныя! Удовлетворить правосудію Божію значитъ предать грѣшника вѣчной смерти: за симъ совершенно изчезаетъ для него возможность вѣчной жизни. Какъ и приближить жизнь всесвятаго Бога къ человѣку грѣшнику? Столь рѣзкая противоположность сближаемыхъ крайностей болѣе угрожаетъ истребленіемъ недостойной твари, какъ сѣна отъ огня, нежели обнадеживаетъ спасеніемъ. Что же творитъ Богъ чудесъ? Онъ вводитъ Свою Ѵпостасную жизнь, Своего Единороднаго Сына, въ малую избранную долю человѣческаго естества, долгимъ, сокровеннымъ дѣйствіемъ судебъ Его приготовленную, отъ заразительной примѣси грѣха предохраненную; соединяетъ Божество и человѣчество въ единую Ѵпостась Богочеловѣка; низводитъ облеченное человѣчествомъ Божество въ состоянія человѣческія, кромѣ грѣха, даже въ немощи, въ страданія, въ смерть. И что же? — Правосудіе Божіе всесовершенно удовлетворено, потому что въ лицѣ Богочеловѣка человѣчество понесло присужденную себѣ смерть, и понесло вполнѣ, такъ какъ и мгновеніе смерти Богочеловѣка, по соприсутствію вѣчнаго Божества, равняется вѣчности; на удовлетвореніи правосудію основано право Искупителя, простить кающагося грѣшника, безъ пагубной надежды ненаказанности для некающагося; и въ тоже время жизнь Божія, низшедшая въ глубину человѣческой смерти, но смертію по своему естеству не одержимая, изъ глубины смерти сіяетъ во все умершее грѣхомъ человѣчество, и вноситъ вѣчную жизнь во всѣ души, которыя ей открываютъ себя вѣрою, а не отражаютъ ее отъ себя невѣріемъ и ожесточеніемъ. Тако возлюби Богъ міръ.
Сіи размышленія даютъ мѣсто вопросамъ: какъ же человѣкъ жилъ, дѣлалъ добро, познавалъ Бога еще прежде, нежели совершилось воплощеніе Божества? Какъ живутъ, дѣлаютъ добро, познаютъ Бога и теперь человѣки, не пользующіеся плодами воплощенія Божества? Вопросы достойные вниманія. Тѣмъ, которые не довольно проникли во внутренность тайны Бога во плоти, чтобъ изнутри видѣть ея живоносный светъ, испытывать ея спасительную силу, разрѣшеніе предложенныхъ теперь вопросовъ можетъ, по крайней мѣрѣ, отвнѣ показать величіе сей тайны, которая одна зиждетъ изъ человѣческаго рода стройное зданіе, съ удивительнымъ единствомъ въ разнообразіи, простирающееся по всѣмъ размѣрамъ пространства и времени, и высотою своею теряющееся въ небесахъ, и внѣ которой человѣчество представляетъ безпорядочныя развалины, рѣдко гдѣ и когда нѣсколько возвышающіяся, вообще же раздробленныя, разсыпанныя, едва поднимающіяся надъ землею.
Какъ жилъ человѣкъ до Христа? — Жилъ, въ первоначальной чистотѣ своего сотворенія, посредствомъ общенія съ Богомъ Словомъ, въ Которомъ животъ бѣ, и животъ бѣ свѣтъ человѣкомъ въ началѣ также, какъ и всегда послѣ (Іоан. 1, 1-4). А съ того времени, какъ грѣхъ разлучилъ человѣка отъ Бога, до Христа, если человѣкъ, уже мертвый прегрѣшеньми (Ефес. 2, 5) внутренно, жилъ еще внѣшно; и если являлись еще въ немъ и нѣкоторые проблески жизни высшей: то жилъ онъ, во первыхъ, останками жизни, преподанной ему отъ Бога въ началѣ, подобно какъ живетъ черенокъ, отрѣзанный отъ живаго дерева, до истощенія въ немъ живаго сока, или до привитія его вновь къ живому дереву; во вторыхъ, жилъ предварительными начатками жизни Христовой, которыхъ можно искать далѣе колыбели Виѳлеемской, и ранѣе благовѣщенія Назаретскаго, можно сказать, окончательнаго, а не начинательнаго: ибо въ то самое время, какъ жизнь первоначальная повреждена грѣхомъ, нужно было ввести въ человѣчество врачевство Христово; и оно введено словомъ перваго благовѣщенія о воплощеніи Бога Слова: сѣмя жены сотретъ главу змія (Быт. 3, 15); и съ того времени начало и непрерывно продолжало дѣйствовать благодатно, какъ можно примѣчать въ Патріархахъ и Пророкахъ. Что касается до естественной жизни человѣчества, поврежденной грѣхомъ: можно ли не примѣчать, и въ прежнихъ временахъ, и нынѣ, какъ она идетъ не къ совершенству, но къ разрушенію и смерти; какъ она съ теченіемъ вѣковъ сократилась въ лѣтосчисленіи личнаго житія, какъ она растрескалась и разсѣлась на несвязные куски, которые называютъ племенами и народами; какъ она во многихъ чуждыхъ Христа народахъ, низпала до самыхъ низкихъ степеней жизни скотской и звѣрской? Какъ человѣкъ познавалъ и познаетъ Бога, дѣлалъ и дѣлаетъ добро до Христіанства и безъ Христіанства? — Мой отвѣтъ одинъ: если познавалъ Бога, то познавалъ останками первоначальнаго свѣта въ разумѣ, при помощи благочестиваго преданія; если дѣлалъ что-нибудь въ нѣкоторомъ смыслѣ доброе, то останками первоначальной доброты въ волѣ. Паденіемъ человѣка во грѣхъ, образъ въ немъ Божій сокрушенъ, но не совсѣмъ истребленъ и уничтоженъ; вѣчное солнце зашло въ душѣ его, но нѣкоторые лучи зари отъ него еще касаются высотъ ея. И при семъ уменьшившемся свѣтѣ, невидимая Божія отъ созданія міра твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество (Рим. 1, 20). Языцы, закона не имуще, естествомъ законная творятъ; — являютъ дѣло законное написано въ сердцахъ своихъ (Рим. 2, 14-15). Но скажутъ, можетъ быть: если естественно есть въ родѣ человѣческомъ хотя нѣкоторое познаніе Бога, и хотя нѣкоторое дѣланіе добра: то не могъ ли бы онъ естественными же средствами, при продолжаемыхъ усиліяхъ и взаимномъ содѣйствіи, быть возвышенъ, усовершенъ и спасенъ? Отвѣтъ на сіе не очень труденъ: ибо опыты готовы, надобно только указать на нихъ. Родъ человѣческій, до Христіанства, въ продолженіи нѣсколькихъ тысячъ лѣтъ имѣлъ довольно простора испытывать естественныя свои усилія. Что же онъ выработалъ? — Послѣ древнѣйшихъ преданій о единомъ Богѣ, о непорочности райской, или, какъ говорилось у язычниковъ, о золотомъ вѣкѣ, — многобожіе, идолопоклонство, пороки и злодѣянія, которыхъ однѣ названія ужасаютъ противуестественностію, какъ на примѣръ, не только человѣкоубійство, но и дѣтоубійство, и отцеубійство, и человѣкояденіе. Міръ языческій, жалкій въ невѣжествѣ, когда переходитъ въ образованность, становится отвратительнымъ по разврату, который обыкновенно идетъ рядомъ съ нею, и обращаетъ ее въ свое орудіе. Что сдѣлала языческая философія? Привела ли она хотя одинъ языческій городъ или деревню въ познаніе единаго Бога? Не она ли напротивъ изобрѣла сомнѣнія о бытіи Бога и добродѣтели? — Во времена Христіанства легко было разуму зажечь многіе фокусы естественнаго знанія, при солнцѣ откровенія Божественнаго: но и въ сіи времена, естественный разумъ, вознамѣрясь дѣйствовать безъ Христа, не лишилъ ли себя самыхъ останковъ духовнаго свѣта, не посрамилъ ли себя неистовствомъ, котораго и въ язычествѣ не видано, именно, государственнымъ закономъ провозгласилъ было безбожіе? Пусть назовутъ сіе случайнымъ припадкомъ, частнымъ безпорядкомъ, злоупотребленіемъ разума въ немногихъ людяхъ, обладаемыхъ страстями, только наружно представившимся въ обширномъ видѣ: не спорю, если хотите; но если это злоупотребленіе, безпорядокъ, болѣзнь; то гдѣ же благоупотребленіе, порядокъ, здравіе разума естественнаго, безъ высшаго управленія откровеніемъ, безъ врача Христа? Пусть покажутъ, если могутъ, въ болѣе обширномъ, или хотя не въ меньшемъ видѣ общественное дѣйствованіе такого разума къ совершенству и блаженству рода человѣческаго! И кто можетъ поручиться, что его злоупотребленіе, безпорядокъ, болѣзнь не возвратятся многократно, въ новыхъ по обстоятельствамъ видахъ, съ новою жестокостію, если вы оставите его безъ высшаго попечительства, и предоставите ему независимое владычество; если, прежде несбыточной отъ него заслуги, провозгласите его спасителемъ рода человѣческаго? Поистинѣ, довольно печальныхъ опытовъ для удостовѣренія, что самоспасеніе человѣчества естественными средствами и усиліями разума есть не болѣе, какъ мечтаніе и болѣзненный бредъ духовно недугующаго человѣчества. Лучшій и дѣйствительно спасительный подвигъ разума человѣческаго къ совершенству и блаженству человѣчества можетъ состоять только въ томъ, чтобы безпристрастно извѣдать и измѣрить свои силы, средства, недостатки, для сей великой цѣли; понять возможность, признать потребность откровенія свыше; приближиться къ веліей благочестія тайнѣ, положить къ ея стопамъ свое оружіе и свой вѣнецъ; и предать себя въ благородный плѣнъ, въ свободное послушаніе вѣрѣ въ Бога, явльшагося во плоти.
Христіане, чада Вѣры, наслѣдники Откровенія, хранители тайны Божіей! Благословимъ Бога таинъ и откровеній. Прославимъ Богочеловѣка, Начальника и Совершителя вѣры. Сохранимъ тайну Божію, толико снисходительно намъ ввѣренную. Помыслимъ также при семъ, что неприлично было бы хранить тайну благочестія въ душѣ и жизни нечистой. Должно хранить святое и Божественное сокровище въ ковчегѣ отъ злата чиста, — таинство вѣры въ чистѣй совѣсти (1 Тим. 3, 9). Аминь.
Произнесено въ Чудовѣ Монастырѣ, Марта 25 дня 1835 года.
Слово въ день Благовѣщенія Пресвятыя Богородицы, въ Чудовѣ монастырѣ Марта 25 дня 1835 года, говоренное Синодальнымъ Членомъ Филаретомъ, Митрополитомъ Московскимъ. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». — СПб.: Въ Типографiи Медицинскаго Департамента Министерства Внутреннихъ Дѣлъ. — 1835 г. — Часть II. — С. 206-227.
Источникъ: «Русскiй Порталъ»
Метки: Благовещение, Богородица, Проповедь
