Вопросы о Царе Иоанне Грозном

Март 4th 2010 -

Валерий  Полуйко, Русская линия

Беседа главы Союза Православных Хоругвеносцев, председателя Союза Православных Братств Русской Православной Церкви Леонида Донатовича Симоновича-Никшича с луганским писателем Валерием Васильевичем Полуйко


Л.Д.С-Н: Многоуважаемый Валерий Васильевич! С большим интересом и вниманием мы — Хоругвеносцы — прочитали Ваше произведение о Царе Иоанне Васильевиче и его эпохе. В настоящее время, 4 ноября, на экраны Москвы и всей страны вышел кощунственный фильм Павла Лунгина «ЦАРЬ», где образ Царя показан в виде некоего параноика, садиста и чуть ли не вампира, упивающегося кровью своих подданных.

Вы, Валерий Васильевич, являетесь специалистом по эпохе и характеру Царя Иоанна. Поэтому мы решили задать Вам несколько вопросов о Вашем отношении к личности Иоанна Васильевича Грозного, его психологии, характере, методах правления и, шире — самой эпохе становления первого русского Царства.

1. Вы написали четыре книги исторического повествования о царе Иоанне Васильевиче Грозном. Что Вас подтолкнуло к этой теме и этому огромному труду?

В.В.П.: В 1956 году, после окончания средней школы, я гостил у родственников в городе Калинине (ныне Тверь). Возвращаясь домой в г. Луганск, чтобы не скучно было в дороге, меня снабдили книгой. Издание было старое, дореволюционное... Просматривая книгу, я наткнулся на пространный очерк об Иване Грозном. Мои знания об этом царе были скудны: в рамках школьной программы, ориентированной в основном на Карамзина, на его оценках, то есть тиран, злодей, душегубец, и этот зловещий образ прочно вошел в мое сознание. Перечитав несколько раз очерк, я был изумлен: передо мной предстал совершенно другой человек и совершенно другой царь — трагическая личность, отвергнутая потомками, человек, в страшном напряжении державший страну, которой он управлял, и в то же время выдающийся государственный деятель, много чего хорошего сделавший для России. Но в первую очередь меня потрясло то, что в 17 лет он предпринял военный поход под Казань, в 20 лет повторил его, а в 22 покорил Казанское царство. Я этого не знал. Судя по знаменитому эйзенштеновскому фильму «Иван Грозный», актер Николай Черкасов, сыгравший главную роль, был в зрелом возрасте, а в действительности царь был совсем юноша, не достигший совершеннолетия. Какая же сила была в этом юноше, чтобы решиться на этот поход, какое храброе сердце билось у него в груди, что он «на заре туманной юности своей» поднял меч в защиту отечества и веры, попираемых врагами.

Я заинтересовался этой личностью, мне захотелось узнать как можно больше подробностей из его жизни, сопоставить полезное и вредное в его деяниях. Сперва из чистой любознательности, чтобы расширить свой кругозор, эрудицию, а потом меня захватило и понесло течением, а так как жил в захолустном городке, где даже не было мало-мальски сносной библиотеки, мне приходилось буквально по крупицам собирать сведения об этом царе. Правда, были разрозненные тома Русских летописей, которыми я и воспользовался, и таким образом получил первые сведения об этом царе из, скажем так, первоисточника. А когда я решил стать писателем (наклонности были!) и поступил в Литературный институт, то уже в Москве мои возможности возросли во много-много крат: Ленинка, Исторический музей, Оружейная палата, Кремль (в начала 60-х годов в Кремль вход был свободный) и сама Москва давала благодатную пищу для моих изысканий.

В Литературном институте я защитил на отлично диплом драмой «Опричники». Впоследствии я изучил польский язык, чтобы читать Польско-Литовские Хроники, относящиеся к XVI веку, составил Словарь языка Ивана Грозного и на последнем курсе института принялся за исторический роман, посвященный событиям Ливонской войны, которую вел Иван Грозный. Спустя 10 лет роман был написан, и в 1979 году его издала «Молодая гвардия». Роман назывался «Лета 7071». Он трижды переиздавался.

Л.Д.С-Н: 2. Сколько времени Вы занимаетесь изучением истории Государства Российского и эпохи Ивана Грозного?

В.В.П.: Практически всю сознательную жизнь. Меня заманил XVI век и, по сути, сделал своим пленником, отрезав все пути к отступлению. Я не только собирал письменные материалы, редкие книги, относящиеся к этому периоду истории, но объехал всю Владимиро-Суздальскую землю, напитываясь прелестью старорусских городов, побывал в Полоцке (первая книга романа называется «Взятие Полоцка»), Новгороде Великом, Пскове, Великих Луках, не обминул и Ярославля, Углича, и особенно Вологду, где Иван строил каменную крепость, собираясь перенести туда столицу, и даже в 70-е годы побывал на месте побоища воеводы Воейкого с Сибирском ханом Кучумом. Там, в Новосибирской области, на берегу Обского моря, в деревне Пичугово местный учитель Серенков Севастьян Дмитриевич организовал школьный музей, проводятся силами учеников раскопки. Место, посещаемое туристами.

Я преследовал главную цель: проследить в полной мере год за годом, месяц за месяцем, неделя за неделей, а иногда даже день за днем, от рождения до самой смерти Ивана, чем он занимался, что делал и как делал: строил монастыри и церкви (он построил 60 монастырей и, если мне не изменяет память, 150 церквей), строил и укреплял города, воевал, лично участвуя в военных походах, либо развлекался, «ездиша» на свои царские «прохлады» — с гоном медведей, со скоморохами... Это было чрезвычайно важно, потому что иначе было не разобраться в такой незаурядной личности, каким был царь Иван. К тому же факты его жизни приходилось раз за разом сопоставлять, сравнивать, так как разные источники сообщали эти факты по-разному, с вариантами, а зачастую были неполны и противоречивы. В поисках истины, в поисках исторической достоверности, если выбираешь их, — выбираешь долгие, мучительные поиски, ибо истина никогда не лежит на виду. А невообразимо запутанный лабиринт истории, напластования веков, противоречивость свидетельств, а порой и откровенная фальсификация их, превращают этот поиск в муку. И в конце концов после долгих поисков, как ни крути, приходится признавать, что это всего лишь версия. Версия еще и потому, что абсолютным знанием, истиной в полном объеме не владеет никто: ни писатель, ни ученые-историки. А факты, как я уже сказал, и не полны, и зачастую противоречивы. Исторические труды, выходящие из-под пера ученых-историков, — это тоже версии, тоже предположения, ибо никто, конечно же, не наберется смелости утверждать, что доподлинно знает, как там было при Иване Грозном и каким доподлинно был он сам. Оперируя одними и теми же фактами, разные исследователи (и писатели в том числе!) зачастую приходят к различным выводам. Это происходит потому, что факты поддаются разной интерпретации. Отсюда и возникает различность теорий и концепций.

Л.Д.С-Н: 3. Каково Ваше личное отношение к царю Иоанну Васильевичу Грозному?

В.В.П.: Во-первых, уточним: царь Иван получил у народа прозвище Грозный не как «чудище обло», не как страшный деспот и кровопийца, а как рачительный, усердный, могущественный Оберегатель Земли Русской. В древности существовало такое выражение: «держати честно и грозно». «А нам, мужам новгородским княжение ваше держати честно и грозно, без обиды» (Грамоты Новгородские и Псковские, 1471 г.). За это русский народ и прославил его в своих песнях. Это в Европе, где на него писались пасквили, намеренно перевели как Ivan the Terrible, то есть Иван Ужасный. И это мне напомнило, по аналогии, как президент США назвал нашу страну «империей зла». Американское правительство выдавало премию за голову индейца в 5 долларов, за детей — 4 доллара. За сто лет уничтожили 100 миллионов индейцев, по 1 миллиону за каждый год, и на тебе: нагло свалили с больной голову на здоровую. А наши либералы чуть ли не девизом сделали это враждебное заявление. Эти же самые либералы, нынешние и прошлые, все сделали для того, чтобы образ первого русского царя в отечественный истории выглядел как можно уродливей, безобразней, патологичней. Сделали из него недочеловека, страшилку, которыми впору пугать детей. Вы спрашиваете меня про кинофильм «Царь», где образ царя трактуется в том же духе — как жуткий тиран, садист, параноик... Я ниже отвечу поподробнее, но и в этой трактовке чувствуется та же рука хулителя и ниспровергателя.

Я попробую порассуждать по этому поводу, и по ходу моих рассуждений Вы поймете, каково мое личное отношение к царя Иоанну Васильевичу.

Вот передо мной книга «Князья Рюриковичи». Читаю: «Иван Грозный — один из самых выдающихся государственных деятелей допетровской Руси». Дальше читаю: «Иван Грозный, несомненно, укрепил самодержавную власть, ликвидировал саму возможность феодальной оппозиции, совершенствовал управление страной».

Другой исследователь эпохи Ивана Грозного: «Государь, столь много сделавший для укрепления централизованного государства в России, упрочения его внешнеполитического положения, возвеличения на международной арене, человек смелых помыслов, покровитель книгопечатания, и сам писатель, сформулировавший основные принципы идеологии «самодержавства», и мастер «подсмеятельных слов...»

Третий: «Это время сформировало личность Ивана Грозного и испытало на себе ее воздействие. Едва в русской истории найдется другой исторический деятель, который получил бы столь противоречивую оценку у потомков. Одни считали его выдающимся военачальником, дипломатом и писателем, образцом государственной мудрости. В глазах других он был кровавым тираном, почти сумасшедшим. Где же истина?»

Замечу: как из песни не выкинешь слов, так из истории — фактов и свидетельств.

Как же так получается: покорял Казанское ханство и Астраханское и все было нормально, сумасшествия и паранойи не наблюдалось. Ливонию завоевывал, чтобы дать России выход к морю, — тоже блеснул прозорливым умом. Книгопечатание вводил, чтобы отсталую Русь просветить и хоть в чем-то догнать Европу, — прогрессивный был царь, а ввел опричнину и превратился в изгоя, в тирана и садиста. Что-то тут не стыкуется: или потомки чего-то не поняли, или их попутал бес!

Вот известный историк XIX века К.Д. Кавелин, создавший вместе с С.М. Соловьевым так называемую государственную школу в русской дореволюционной историографии, пишет: «В 1565 году он (царь) установил опричнину. Это учреждение, оклеветанное современниками и непонятое потомством, не внушено Иоанну, как думают некоторые, желанием отделиться от русской земли, противопоставить себя ей... Опричнина была первой попыткой создать служебное дворянство и заменить им родовое вельможество, — на место рода, кровного начала, поставить в государственном управлении начало личного достоинства: мысль, которая под другими формами была осуществлена потом Петром Великим». Кавелин категорически возражал против исключительно психологического объяснения поступков царя: «Жестокости и казни Грозного — дело тогдашнего времени, нравов, положим даже личного характера, но сводить их на одни психологические побуждения, имея перед глазами целый период внутренних смут и потрясений, невозможно».

Примитивные, а порой и просто облыжные обличения по его адресу раздаются и по сей день. Как-то я прочитал гневную филиппику одного известного писателя, где вместе с другим обличаемым им тираном, с именем которого он ходил в бой, досталось и Ивану Грозному, которого он обвинил в том, что тот якобы закапывал живьем своих жен. Этот писатель изучал не историю, а литературные произведения на историческую тему, и имел он в виду драму А.Н. Островского «Василиса Мелентьева», где драматург, ради драматического эффекта, позволил себе отступить от исторической правды.

Этим обличителям царь Иван представляется этаким кровожадным монстром, который, просыпаясь утром и делая свои сладкие потягушки, уже начинает прикидывать — сколько бы ему нынче, для улучшения пищеварения, погубить душ или какую из жен закопать живьем?!

Нет, царь Иван не был столь примитивным тираном, жен своих не закапывал в землю живьем и не душил собственноручно своих детей. Это был сложный человек, неоднозначный, трагически противоречивый, «падший ангел», по словам В. Белинского, «который и в падении своем обнаруживает... и силу характера железного, и силу ума высокого»; и жил он в сложное время, и атмосфера, окружавшая его, тоже была сложной, мрачной, и люди, окружавшие его, — далеко не праведники. С.О. Шмидт, мой консультант и автор предисловия к книге «Лета 7071», справедливо писал: «Жизнь Грозного-царя была трагедией, он мучил других, и мучился сам, терзался от страха, одиночества, от угрызений совести, от сознания невозможности осуществить задуманное и непоправимости совершенных им ошибок».

Царь Иван до сих пор остается источником того мощного излучения, несущего в себе всю сумму этих противоречий и крайностей, которое, пронизывая толщу веков, доходит до нас и будоражит наше воображение, волнует души, умы, вызывая у одних протест и негодование, у других — восторг и восхищение. Он был не только главным действующим лицом этой эпохи, не только центром, вокруг которого вращались ее главные события, не только ее злым гением, как часто пишут о нем, — он был, и это самое существенное, сам продуктом этой эпохи: не только он создавал ее, но и она создавала его. Он был сыном своего времени — времени жестокого, мрачного, трагического, когда повсюду царил религиозный фанатизм, доходивший нередко до чудовищных кровавых эксцессов (вспомните Варфоломеевскую ночь), когда человек был низведен до праха, когда неравенство, извечно существовавшее между людьми, приобрело самые уродливые, самые безобразные формы, когда не только честь, достоинство, но и сама жизнь человеческая не ставилась ни в грош и сыны нечестивые, по меткому выражению Библии, вели себя на своей отеческой земле хуже завоевателей.

Польский писатель XIX века К. Валишевский, писавший на французском языке (его книги, неглубокие, рассчитанные на непритязательную публику, пользовались, однако, в дореволюционной России немалым спросом и посейчас издаются), утверждал: «Он был тиран во имя идеи». Этого я не буду утверждать категорически, но что идеи не просто посещали, но жили в нем, переполняли его, и некоторые из них без преувеличения можно назвать великими, — это я утверждаю.

Замечательный патриот, умный, талантливый современник Петра I Иван Тихонович Посошков, одобрительно относясь к трудам Петра I на благо отечества, с горечью писал: «Наш монарх на гору сам-десят тянет, да под гору миллионы тянут». Так точно вышло и с Иваном... Известный ученый-историк И. Полосин писал в своей книге «Социально-политическая история России XVI — начала XVII века»: «Москва стихийно тянулась на юго-восток, к привольному Дону, ее манила благодатная степь. Иван с «писарями» и купцами тянул ее в туманные болота и липкую топь Севера. Твердой рукой Иван обращал лицо Москвы на северо-запад, к балтийским портам, куда рано или поздно она должна была повернуть... Иван поднимал дело не для всех интересное и понятное».

Не могу не привести еще одно компетентное высказывание, касающееся непосредственно Ивана Грозного. Его сделал известный советский ученый Р.Ю. Виппер. Он, в частности, отмечал: «Если бы Иван IV умер в 1566 году в момент своих величайших успехов на западном фронте, своего приготовления к окончательному завоеванию Ливонии, историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, создателя крупнейшей в мире державы, подобно Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников: ведь и Македонского только преждевременная смерть избавила от прямой встречи с распадом созданной им империи. В случае такого раннего конца на 36 году жизни Иван остался бы в исторической традиции окруженный славой замечательного реформатора, организатора военно-служилого класса, основателя административной централизации Московской державы».

И все это было, но поражение в Ливонской войне затмило в памяти потомков все великие начинания этого царя, оставив только «злодеяния».

Л.Д.С-Н: 4. Российские историки, начиная с Карамзина, обвиняют Иоанна Грозного в беспримерной жестокости и кровожадности. Так ли это на самом деле?

В.В.П.: Российские историки на самом деле по-разному относились к Иоанну Грозному. Тут, прежде всего, имело место убеждения самого историка. Кто он был: либерал или консерватор, монархист или республиканец, так называемый революционный демократ, посвятивший себя на борьбу с царизмом, декабрист или, напротив, отстаивающий царизм, — славянофил... И в соответствии с этим были их оценки деятельности Ивана Грозного: от положительных (В.Н. Татищев), умеренно-объективных (К.Д. Каверин, С.М. Соловьев), до резко отрицательных (М.П. Погодин). Погодину принадлежит и уничижительная характеристика Ивана Грозного: «Злодей, зверь, говорун-начетчик с подьяческим умом — и только».

Являясь приверженцем петровского абсолютизма, В.Н. Татищев и царствование Ивана Грозного расценивал положительно, порицая «некоторых беспутных вельмож бунты и измены», а М.М. Щербатову «самовластие» Ивана IV явно было не по нутру. Погодин — адепт школы Карамзина, четко усвоивший принципы своего метра (официальная историография второй половины XIX в. ориентировалась исключительно на карамзинскую концепцию), который однозначно осудил борьбу Ивана Грозного с боярством, считая, что самодержавие и дворянство тесно связаны между собой, вслед за своим учителем подверг резкой, уничтожающей критике царствование Ивана Грозного.

Концепция Карамзина, являясь главенствующей, имела не только сторонников, но и идейных противников. Н.С. Арцыбашев (1773 — 1841), представитель скептической школы, не оспаривал жестокое отношение к боярству Ивана Грозного, но «начало зла» в годы его правления он, в отличие от Карамзина, объяснял не дурными, природными наклонностями царя, а противодействиями его приближенных, в частности, бояр и княжат, которые «исказили свойства монарха добродетельного и героя неустрашимого...».

Ничего нового в историческую науку, в частности, в концепцию царствования Ивана IV, не внесли и декабристы. Дворянские революционеры подходили к оценке этого царя с позиций своих общественно-политических взглядов. Ненависть к современному самодержавному строю России они переносили и на самодержавное правление Ивана Грозного и именно с этой точки зрения осуждали царствование и опричный террор. К.Ф. Рылеев в стихотворении «Курбский» называет Ивана Грозного «неистовым тираном», а другой декабрист, М.С. Лунин, называет царя Бешеным, «который купался в крови подданных».

Со сходных позиций подходит к рассмотрению царствования Ивана Грозного и А.И. Герцен. Понимая, что самодержавие Ивана — необходимый этап в развитии России, он (Герцен) твердо придерживался мнения, что тирания Ивана является завуалированным материалом для обличения режима Николая I и для разоблачения допетровской Руси, идеализируемой славянофилами.

Свою ложку дегтя добавил и Н.Г. Чернышевский. Он решительно выступил против того, чтобы усматривать «гениальность и благотворность» в действиях Ивана IV, как это делал Соловьев.

Однако признание исторической неизбежности абсолютизма у революционеров-демократов не означало признания ими прогрессивности монархии вообще. Это связывалось у них с их борьбой против современного им самодержавного государства и крепостнического строя.

Прямо противоположную позицию занял В.Г. Белинский. Он был первым, кто решительно выступил против карамзинской концепции. Считая Ивана IV «необыкновенным человеком», душой «энергической, глубокой, гигантской», Белинский рассматривал его деятельность как продолжение политики Ивана III и объяснял исторической необходимостью борьбу с боярством за укрепление Русского государства. Белинский сумел понять широту политических мероприятий Ивана Грозного, решительную борьбу с отстатками удельной децентрализации.

Я под конец оставил двух наших самых известных историков — Соловьева и Ключеского. Сочинения Ключевского выходили в 1957 и 1987-90 гг., и Соловьева «История России с древнейших времен» в 1962-66 гг. Это настолько объемные работы, особенно у Соловьева, что я не берусь их разбирать. Их надобно прочесть тем, кто по-настоящему интересуется отечественной историей. Скажу лишь, что это два противоположных взгляда на царствование Ивана Грозного: у Ключевского — негативное, у Соловьева — позитивное.

Л.Д.С-Н: 5. Был ли царь Иван Грозный уникальным тираном, превосходящим Нерона и Калигулу?

В.В.П.: Гай Юлий Цезарь, по прозванию Калигула (сапожок), был натурально сумасшедшим. Как пишет Светоний, «помраченность своего ума он чувствовал сам и не раз помышлял удалиться от дел, чтобы очистить мозг». Откровенное сумасшествие проявлялось во всех его поступках (он, например, своего коня собирался сделать консулом) и обнаруживалось в его внешности. Он к тому же был трансвеститом: часто выходил к народу в шелках и женских покрывалах, обутый то в сандалии или котурны (театральная обувь на очень высокой платформе), то в женские туфли, а иногда даже в облачении Венеры. Гладиатор и возница, певец и плясун, Калигула выступал как наездник в цирке, а пением и пляской он так наслаждался, что даже на всенародных зрелищах не мог удержаться, чтобы не подпевать трагическому актеру и не повторять у всех на глазах движения плясуна (Светоний).

Еще дальше пошел Нерон. Он был император-комедиант. Как пишет Тацит в Анналах, он увлекался пением и игрой на кифаре. Хотя голос у него был слабый и сиплый, но его неудержимо влекло в театр, на публику. Это был император, для которого лавры актера были желаннее, чем власть. Светоний сохранил его предсмертную реплику: «Какой великий артист погибает!» Ему пришлось покончить с собой, так как восстали преторианцы — личная гвардия императора, и он был обречен.

Нерон, который несся по жизни без руля и без ветрил, совсем не заботился об управлении государством. Он вел себя так, будто весь мир существует для его личного удовольствия. Жизнь его была наполнена разгулом, развратом, расточительством и разнузданной жестокостью: он убил свою мать, наставника Сенеку, свою первую жену Октавию.

Я совершил небольшой экскурс в императорский Рим, чтобы показать не только никчемность этих двух императоров, но, на их примере, доказать всю беспочвенность, нелепость и межеумочность сравнения их с Иваном Грозным — и в настоящем, и в будущем времени.

Иван Грозный был прежде всего Государь — Государь с большой буквы, как и его прадед, дед и отец. Они собирали Русскую Землю, а он ее укреплял и приращивал. В результате его завоеваний на Востоке Волга стала русской рекой. Он присоединил Сибирское ханство, и уже через полвека после его смерти (1639 г.) томский казак Иван Москвитин со служилыми людьми вышел на берег Охотского моря. Он 24 года воевал за Ливонию, и только когда вмешались в войну Речь Посполитая, Швеция, Дания и Турция, а вассал Порты — крымские татары чуть ли не каждый год делали набеги на русские земли и даже сожгли Москву, он вынужден был отступить. Но указал путь Петру I — путь, который вывел Россию к морю, и таким образом самая заветная мечта его осуществилась.

Владимир Путин под конец своего президентства как-то обронил фразу, что 5 лет так пахал, что никому другому не пожелает. А царю Ивану — сколько ему пришлось пахать: с 17 лет и до самой смерти — 37 лет! Тем более, что «все дела, как бы незначительны они ни были, восходят к нему», — указывал английский посол Дженкинсон. Он имел обширную память, сам рассматривал все просьбы, всякому можно было обращаться прямо к нему с жалобами на областных правителей.

А что касается его оргий, разврата, количества девушек-девственниц, приводимых к нему на ложе («жен и девиц блудом оскверни»), — так все это клевета, измышление, поклеп. Человек, который стремился строить свои отношения с женщиной только на основе закона, брака и венчания, не мог быть ни развратником, каким его рисуют некоторые авторы, ни тем более гомосексуалистом. Словá о «чрезъестественном блужении», которые есть в его духовной грамоте, — это скорее всего покаянный самооговор, ибо тогда люди считали, что чем сильнее они себя «облихуют» перед Богом, чем больше возьмут на себя грехов (вспомните притчу о мытаре и фарисее), даже и не совершенных, но присущих человеку вообще, так сказать, «первородных грехов», — тем милостивее будет Вседержитель и, стало быть, судьба кающегося — в загробном мире.

Особенно удивляет и то, что историки и авторы романов, посвященных эпохе Ивана Грозного, зациклилась на его излишней подозрительности (кто-то употребляет — чрезмерной, а кто-то — маниакальной), как будто пишущие испытали на себе всю силу его подозрительности. Будто она, подозрительность, и вызывала его неадекватное поведение. Стоило ему чуть-чуть расслабиться, не быть постоянно на стороже, и все было бы нормально, сыр-бор не загорелся бы. А почему, спрашивается, ему не быть подозрительным? Кругом он видел своих врагов... В три года он остался без отца, в семь — без матери. Бояре взялись управлять вместо него. Похитили его права! На царство венчался — кто-то обрадовался, а кто-то, судя по письму Курбского, нет, потому что этот юнец принял титул, которого не решались принять ни отец, ни дед его. Так постепенно зарождалась оппозиция. Как тут не будешь подозрительным! В конце концов дело шло о престоле, о династии, о царском доме, о царской семье... Не пожалели бы и царскую семью, как он не пожалел семью князя Владимира Старицкого.

Миша Горбачев не был подозрительным и профукал державу. Его «бояре» растащили ее. А Иван Грозный пресек поползновения бояр растащить ее... Твердой рукой он сберег державу! Но он не выкорчевал с корнем злое, вражье племя и оно едва, во пору Смутного времени, не сгубило Россию. К Гришке Отрепьеву «чиноначальники» толпами бежали выслуживаться перед лжецарем, позабыв и Бога, и клятвы на кресте, а потом в очередь становились за иудиными сребрениками, то бишь за почестями и чинами, и перед Тушинским вором.

Метки: , ,

Pages: 1 2

Комментарии закрыты.