Может ли священник быть актером. Размышления по поводу актерской игры иерея Иоанна Охлобыстина
Ноябрь 4th 2010 -
Может ли священник быть актером. Размышления по поводу актерской игры иерея Иоанна Охлобыстина
Валерий Духанин
Было время, когда считалось неуместным рассуждать на тему, может ли актер быть священником – ответ казался ясным сам собой, а потому и темы такой не существовало вообще. Парадокс нашего времени заключается в том, что теперь мы вынуждены рассуждать, а может ли священник быть актером. Едва фильм Павла Лунгина «Царь» появился на наших экранах, а публика, как ей и полагается, разделилась на его отчаянных защитников и беспощадных критиков, как все мы оказались перед очевидным фактом: актерскую роль исполняет священнослужитель – отец Иоанн Охлобыстин.
Правда, до этого он уже сыграл, будучи в сане, роль Григория Распутина (а на самом деле, снято более десяти фильмов с актерским участием отца Иоанна, которые мало известны православной общественности в связи с их абсолютной бездуховностью). Но фильм про Распутина «Заговор» (2007 г.), знаменовавший возвращение отца Иоанна к актерству после почти семи лет священнослужения, больше представляет собой боевик, нежели историческую кинокартину, как-то прошел незаметно, не вызвал особой дискуссии и не придал ярких контуров возникшей проблеме. В фильме же «Царь» отец Иоанн играет не просто историческое лицо или благочестивого человека, а жалкого шута, кривляющегося перед публикой и заискивающего перед царем. Именно после этой роли и выхода фильма в свет отец Иоанн написал знаменитое прошение в Патриархию с просьбой разрешить его сомнения о совместимости для него священнослужения с актерским искусством (прошение предполагает возможность отстранения от церковной службы). Сам отец Иоанн в своем интернет-дневнике по этому поводу говорит: «Пришел к неутешительным результатам: несмотря на то, что большинство фильм хвалит, много критики в мой адрес от собратьев по служению и простых прихожан. Если отбросить хамов, дураков и желающих самоутвердится за чужой счет, все равно много. Суть основной претензии в том, что исполнением роли бесноватого царского шута я соблазняю людей и унижаю священный сан» (http://www.snob.ru/profile/blog/5175/9359).
Иными словами, те, кто лично знали отца Иоанна как священнослужителя, удивлены, что он предстал в образе шута, действовавшего в кадре весьма вызывающе и участвовавшего в избиении святителя Филиппа. С их точки зрения, конечно, было бы приятней, если бы священник сыграл роль благочестивого, святого человека. На самом же деле, проблема вовсе не в том, что отец Иоанн сыграл роль клоуна. Актер в кино – только исполнитель, который обязан честно создать образ, возложенный на него режиссером, и потому сам актер безотносителен к нравственной характеристике героя. Злодея он играет или, напротив, благодетеля, все это нужно для создания полноценной кинокартины со всеми ее перипетиями сюжета, кстати, может быть, и очень полезного для зрителя. Поэтому когда сам иерей Охлобыстин говорит: «Моей задачей было лишь точное выполнение поставленной задачи», он абсолютно прав. Не тождествен актер плохому герою, и потому не несет личной ответственности за действия последнего. Другое дело, что зрители ясно почувствовали – образ киногероя никак не соответствует тому образу священнослужителя, каковым должен быть отец Иоанн по дару хиротонии. Но повторим, что на самом деле вопрос заключается в другом.
Может ли человек, посвященный во священники, носящий на себе образ Христов, вообще принимать на себя актерские роли и имитировать чей-либо образ? 
Вопрос этот в буквальном смысле никогда не рассматривался в церковных канонах, поскольку за всю историю Церкви нам не известен ни один случай актерской игры священнослужителя. В этом смысле отец Иоанн Охлобыстин, можно сказать, первопроходец, за которым, не исключено, что потянутся и иные духовные любители зрелищного искусства. Придет время, когда играть в фильмах, возможно, будут не только священники, а епископы и митрополиты, ведь если можно ему, то почему нельзя им? Вместе с тем, в самых церковных постановлениях по поводу зрелищного искусства и в богословских рассуждениях церковных авторов на эту тему можно нащупать ответ на интересующую нас тему.
Заранее просим прощение за строгость приводимых цитат – они все-таки придуманы не автором этих строк и потому не могут быть нами отредактированы. К сожалению, с древнейших времен Церковь достаточно сдержанно, даже критически относилась к актерскому искусству как таковому. С III по VII века святые отцы и соборы Церкви однозначно порицали пристрастие людей к театру, посещение развлекательных зрелищ. Позднейшие соборы не отменяли постановлений ранних. Иногда полагают, что строгость к театру основывалась только на том, что сценические представления были проникнуты безнравственностью и языческим содержанием. Мы не будем судить, насколько современное телевидение и кинофильмы свободны от безнравственности и от языческих идей. Скажем только, что Церковь осуждала не только языческое содержание театра, но и сам принцип лицедейства. Святой Киприан Карфагенский в трактате «О зрелищах» писал: «Что сказать о комических бесполезных усилиях, о великих неистовствах трагической речи, о напряжении нервов во время крика? Хотя бы все это и не было посвящено идолам, и тогда верные христиане не должны бы ни посещать этих зрелищ, ни смотреть на них; потому что хотя бы во всем этом и не было бы прямого преступления, однако все же здесь есть величайшая и вовсе неприличная верным пустота»[1].
Дело в том, что всякая актерская роль есть именно роль, то есть принятие на себя чужого облика, восприятие психологии, манеры поведения, личностных черт персонажа, героя, создание того образа, который не свойствен актеру самому по себе, и потому это есть выход из реальной жизни в область иллюзорную (если писатель романа действует только своим воображением и переносит это на страницы книги, то актер задействован всем своим существом вплоть до полного психологического вживания в роль). Актер не является героем, а только кажется им, и в этом перевоплощении есть определенная опасность для души, которая у каждого человека по природе жаждет простоты и подлинности. Человек призван к тому, чтобы выявлять в себе образ Божий чрез очищение души от всего греховного, а актер на время игры надевает на себя маску чужой души. К этому добавляется то, что любой спектакль или игровой фильм есть художественный вымысел и актер имитирует собой вымышленного персонажа, какого-нибудь героя или, напротив, злодея. Он вживается в эту роль, отходит от действительности и создается своего рода обман, точнее иллюзия, к которой приобщаются зрители. Если собственно для актера это еще как-то возможно, то самый сан священника предполагает подлинность, свободу от иллюзорности и игры. Священный сан знаменует собой святыню, реально присутствующую в нашем мiре, и до сих пор в народе сан священника вызывает благоговейное доверие, здесь исключается легкость, с которой актер в разных фильмах меняет роли будто новогодние маски.
Кстати, 62-е правило Шестого Вселенского Собора запрещает мужчинам надевать женскую одежду, а женщинам – мужскую (что нередко встречается в актерской игре), а также использовать маски: «Не носити личин комических, или сатирических, или трагических». Известный толкователь канонических правил Матфей Властарь поясняет, что данное правило «запрещает надевать личины комические, употребляемые для осмеяния, или трагические, употребляемые для возбуждения сострадания и плача»[2]. Речь идет о принятии на себя определенного облика, вызывающего в зрителе соответствующие чувства. И если мы вдумаемся, то заметим, что для актера сам грим, сама мимика лица в соответствии с ролью являются своего рода маской – комической, сатирической или трагической.
51-е правило того же Шестого Вселенского Собора гласит: «Святый вселенский собор сей совершенно возбраняет быти смехотворцам, и их зрелищам, такожде и зрелища звериныя творити и плясания на позорищи». Авторитетный толкователь Иоанн Зонара пояснял: «Строгость евангельской жизни требует, чтобы верные жили не распущенно и рассеянно, но как прилично святым. Поэтому сие правило запретило все то, что вносит рассеянность в душу, ослабляет и расшатывает ее настроение, и возбуждает бурные взрывы смеха и хохот, как то представления смехотворцев, которые, иногда подражая аравитянам, иногда армянам, иногда рабам, а иногда чему-либо другому, ударами по щекам и шумом возбуждают неприличный смех и доводят почти до неистовства людей более простых или невнимательных… Запрещает также и пляски на сцене». Дальше Зонара произносит в отношении актерства важные слова: «А сцена есть притворство и лицемерие, а поэтому и людей лицемерящих и представляющих себя то рабами, то господами, то полководцами и начальниками, называют сценическими. Итак, правило запрещает как эти представления смехотворцев, так и пляски на сцене»[3].
Матфей Властарь говорит почти то же самое: «Смехотворцами называет (правило) тех, которые, подражая звукам и обычаям чьим-либо, производят неудержимый смех в присутствующих… А сцена есть притворное лицемерие; поэтому и людей лицемерящих и представляющих себя то рабами, то господами, то полководцами и начальниками, называют сценическими»[4].
Итак, древние церковные правила порицают артистический способ возбуждения эмоций и чувств (сказано: собор запрещает личины «для возбуждения сострадания и плача»; осуждаются те, «которые, подражая звукам и обычаям чьим-либо, производят неудержимый смех в присутствующих»), равно и сам принцип актерского представления то одних, то других ролей («то рабов, то господ…»), театральная сцена называется «притворством и лицемерием».
В этой связи, изображение в фильме отцом Иоанном царского шута весьма рельефно, контрастно оттеняет избранную Охлобыстиным мирскую профессию. Дело в том, что шут – это человек, который всегда играет какую-то роль, как правило сатирическую, шут не имеет своего лица, а только необходимую в конкретный момент личину. Поэтому сыграть шута, да простят нас за строгость суждения, есть лицедейство вдвойне. Отец Иоанн играет того, кто сам кривляется и играет, и оттого человек, наделенный бесценным даром священства, выглядит в такой роли наиболее униженно и жалко.
54-е правило Лаодикийского Собора повелевает священнослужителям, посещающим брачное торжество, удаляться оттуда в случае, если приходят актеры для представления. Если по строгому суждению Церкви священнику нельзя даже присутствовать на зрелище, что же сказать о его непосредственном актерском участии в зрелище?
Да, с веками выработался и путь икономии, снисхождения к немощи большинства. Мы не можем посвящать себя только духовному, нам хочется и чего-то просто душевного, иногда охота посмотреть кино. А раз так, то пусть и кино несет в себе положительные идеи. В этой связи не обойтись без актеров, которые могут предложить современному обществу и что-то полезное (об этом сказано в Основах социальной концепции, принятой нашей Церковью в 2000 году). Но для этого и должны быть особые люди, принимающие на себя эту, в чем-то опасную для души профессию, и переплавляющие театр, по выражению Гоголя, в школу добра. Неужели играть роли нужно непременно священнику, то есть Христову воину, который, по слову апостола, «не связывает себя делами житейскими» (1 Тим. 2: 4), и значит, не будет спешить по очень сомнительным причинам с поля брани на съемочную площадку?
6-е Апостольское правило под страхом извержения из сана запрещает священнослужителям принимать на себя мiрские попечения, чтобы, по толкованию Зонары, они свободно занимались Божественным служением и не вмешивались в мiрские дела и народные смятения[5]. Для священнослужителя прошлая жизнь уходит на второй план, весь ритм жизни подчиняется служению Церкви. Сам отец Иоанн Охлобыстин по поводу совместимости священства и актерства в одном из интервью отвечал: «В моей жизни эти составляющие отделены друг от друга. Когда я в храме, духовное состояние подминает меня и заставляет действовать в соответствии с канонами. Внутри церкви я себе не принадлежу, я просто соучастник одного общего действа. А на съёмочной площадке стараюсь мыслить, действовать, как выпускник ВГИКа» (Аргументы и Факты, № 47, 18.11.08). Но Спаситель сказал: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть» (Мф. 6: 24). Неизбежность выбора очевидна в связи с загруженностью рабочего дня как священника, так и актера. Изучение сценариев, репетиции, съемки, вхождение в роль, выступления в СМИ по поводу снятого фильма – все это наполнено совсем не тем духом, какой должен быть у священника. «Посмотри на самого себя, – говорил святитель Иоанн Златоуст, – каков бываешь ты по возвращении из церкви, и каков – по выходе из театра; сравни оба эти дня, и тебе не будет нужды в наших словах»[6]. Для подлинного священнослужителя в этом выборе уже не может быть никаких колебаний.
Вспомним, что священство – это прежде всего особое посвящение (одно из семи Таинств Церкви), приобщение к благодатному дару, который уже не может вторично быть дан человеку, и который качественно отличает его от того, чем он был раньше. По мысли блаженного Симеона Солунского, Господь наш Иисус Христос пришел в мир для того, чтобы «возвести нас к блаженной жизни, и сию-то Силу Свою, возносясь от нас, даровал нам через установленное Им Священство. Через него-то теперь совершаются у нас все священнодействия, а без священника не может быть святыни»[7]. Священник всегда и везде по дару Церкви есть образ Христа и потому принятие священником на себя актерской роли есть искажение и преломление Христова образа сквозь призму актерской игры. В фильме «Царь» святитель Филипп произносит знаменательные слова: «Не вижу я государя ни в одеждах этих, ни в делах его». Слова эти могут быть с полным правом обращены и к священнику, наряжающемуся в одежды шута или уголовника, вживающемуся в их роль.
Человек, однажды принявший решение посвятить себя Церкви, осуществивший это решение в хиротонии, не имеет права сдаваться, с ним произойдет то же самое, что и с человеком, бросающим семью ради яркой влюбленности (или думающим совмещать то и другое). Он и нового не получит, и потеряет то, что имел. Нам кажется, хотя мы можем и ошибаться, что снятие сана обернется для отца Иоанна серьезным духовным сбоем, внутренним опустошением, но продолжение играть роли усугубит внутренние противоречия. «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия», – предостерегает Спаситель (Лк. 9: 62).
Сам отец Иоанн в телепередачах и интервью ссылается на два основания своего возвращения к актерству: необходимость кормить семью и благословение священноначалия. У отца Иоанна действительно большая семья – шесть детей и жена, которых не прокормить за счет обычной профессии. Но если мы честно посмотрим на эту проблему, то разве когда-то было такое, чтобы Господь оставлял многодетного священника, всецело преданного Церкви? У священнослужителей традиционно бывает много детей, и если в наши дни батюшка появляется в храме не один день в неделю, а всецело предан служению Церкви, то семья его голодать не будет. Благословение же всегда предполагает путь, спасительный для души, полезный для Церкви, благотворный, а не соблазнительный. Как соотнести с таким благословением участие отца Иоанна в фильмах, в которых он по собственному признанию преследует исключительно коммерческие цели (фильм «Царь» он относит к другой категории, здесь он играл для души)? – «не можете служить Богу и маммоне», – говорил Христос (Мф. 6: 24). На наш взгляд, благословение нельзя рассматривать как всесокрушающий молот, которым расчищается дорога к своевольным и корыстолюбивым поступкам.
Судя по рассуждениям отца Иоанна Охлобыстина в его интернет-дневнике, видно, что он сам чувствует что-то не то. Вот его слова: «Поразмыслив, я понял, что в прочитанной критике есть определенный резон… Наверное, я обращусь к Святейшему с просьбой отстранить меня от служения, пока я не найду правильный вопрос и единственный ответ на него». Даже по словам режиссера П. Лунгина, «определенные противоречия, конечно, есть… Играть и воплощать талант, который в нем (отце Иоанне) есть (и, в том числе, кормить семью), и служить у алтаря – это тот вопрос, то противоречие, которое в нем живет». Очевидно, что голос совести все же указывает на несовместимость священного сана с актерством, ведь нашего внутреннего судью иной раз невозможно заставить молчать. А «если сердце наше осуждает нас, то кольми паче Бог, потому что Бог больше сердца нашего и знает все» (1 Ин. 3: 20).
Интересно заметить и следующее: на самом деле, отца Иоанна лишать священного сана никто не собирается. Не то сейчас время, не те идеалы и нравы. Его заранее бы предупредили, что мол не следует так поступать, предложили бы подумать, поразмышлять, переосмыслить свое поведение. Ничего подобного нет, и вряд ли было бы. Но официально обращаясь в Патриархию, он создает провокационную ситуацию, в которой придется принимать публичное решение. Не афишировалось в Церкви возвращение отца Иоанна к актерской игре – оно состоялось как бы само по себе, как дело, не предаваемое церковной гласности, словно ничего особого не произошло, не надо бы и афишировать свои сомнения и колебания. А может быть, всё и будет замолчано, как бы никакого прошения вовсе и не было.
Если сам отец Иоанн или кто-то из его почитателей прочтут эту статью, то очень не хочется, чтобы они подумали, будто автор испытывает неприязнь к отцу Иоанну или что-то еще в этом роде. Нет, мы считаем, что отец Иоанн действительно талантливый человек, он прекрасно справляется с актерскими ролями (что очевидно по тому же фильму «Царь») и, вероятно, как священник способен к плодотворному пастырскому служению. Однако нам кажется, что пример отца Иоанна Охлобыстина, пока являющийся исключением, все же служит определенным знаком, знамением тех тенденций, которые намечаются в нашей Церкви и в нашем обществе. Верно то, что всякий исключительный случай в либеральное время легко становится поводом к повторению «подвига», и значит, задуматься уже следует. Неужели нельзя, если ты священник и тебе очень хочется заниматься кино, исполнять в крайнем случае функции режиссера, сценариста, консультанта и т.п., без принятия актерской роли, или, напротив, если ты актер, то зачем принимать священный сан как будто это легкое и интересное хобби? Повторим, что в хиротонии всякий ставленник наделяется образом Христова служителя и этот образ уже не должен затмеваться никакой земной, тем более преступной и циничной ролью.
И все-таки не нужно забывать, что мы имеем дело прежде всего с человеческой судьбой, с неповторимой жизнью, с человеком, которого тоже любит Бог, и потому нужно не осуждать его, а молиться о нем. Отец Иоанн Охлобыстин, будучи талантливым, творческим человеком, имеет и свой уникальный жизненный путь. А творческие, талантливые люди всегда подвергаются наиболее тонким, ухищренным, глубоким искушениям. Да избавит Господь его от этих соблазнов и да устроит его жизнь на пользу ему самому и на благо всей Церкви.
-----------------------------------------------------
[1] Киприан Карфагенский, св. Творения. М.: Паломник, 1999. С. 383.
[2] Властарь Матфей. Алфавитная синтагма. М., 1996. С. 208.
[3] Правила Святых Вселенских Соборов с толкованиями. М., 2000. С. 452.
[4] Властарь Матфей. Алфавитная синтагма. С. 266 – 267.
[5] Правила святых апостол и святых отец с толкованиями. М., 2000. С. 22.
[6] Иоанн Златоуст, свт. Полное собрание творений. Т. 4. Кн. 2. М.: «Златоуст», 1995. С. 857.
[7] Симеон, архиеп. Фессалоникийский. Разговор о святых священнодействиях и таинствах церковных. СПб., 1856. С. 13 – 14.