Святой Алексий, митрополит Московский и всея России чудотворец
Февраль 24th 2011 -
Святой Алексий, митрополит Московский
Россия, XVI, дерево, темпера,
Рязанский областной художественный музей
Иконописец: Давид Сирах, иконописец — выходец с Балкан, живший и работавший в Троице-Сергиевом монастыре
Дни памяти: 12 (25) февраля , 20 мая (2 июня) (обретение мощей), 5 (18) октября (Московских святителей)
Святитель Алексий, родился в самой Москве, во время княжения в ней Великого князя Даниила Александровича, сына Александра Невского, около 1292–1293 года* от родителей благородных и благочестивых.
*По указаниям более древних жизнеописаний; а по новейшим изысканиям год рождения его падает на 1304.
Отец его — знатный и именитый черниговский боярин Феодор, по прозванию Бяконт, с женой своей Марией незадолго пред тем вынужден был оставить отечественный свой город Чернигов, подвергшийся разорению от нашествия татар, и искать себе убежища в северо-восточной части России, как более безопасной тогда от частых набегов вновь появившихся врагов.
Бедственное было тогда время на Руси: попущением Божиим, за умножение беззакония и иссякновение взаимной братской любви, особенно среди князей, владевших полновластно каждый своим уделом и часто ссорившихся между собой и восстававших войной один против другого, над предками нашими разразилась страшная гроза. Дикие кочевые орды монголов, выйдя из азиатских степей, вторглись в пределы нашего отечества и, пользуясь несогласием и междоусобиями удельных князей, опустошили огнем и мечом некогда цветущие области и величественные города древней Руси. Киев, Переяславль, Чернигов, славившиеся дотоле многолюдством и красотой зданий, превратились в груды развалин. Жизнь на юге Руси стала невозможной. Киевский митрополит Максим вынужден был покинуть стольный свой град Киев, эту колыбель христианства в России, и переселиться со всем клиром своим на северо-восток. За ним двинулись бояре и народ, избегая опасности от поселившихся там невдалеке диких наездников — татар.
В числе таких-то переселенцев был и родитель Алексеев, боярин Феодор Бяконт, который, прибыв в Москву, был очень благосклонно принят князем ее, Даниилом Александровичем, и даже сделан со временем правителем города. Когда же у этого боярина родился первый сын — тот самый, о котором идет здесь речь, — то восприемным отцом новорожденного младенца от купели крещения был сын князя Московского, впоследствии великий князь, Иван Данилович Калита. Таким образом, будущий великий святитель в самом своем духовном рождении уже как бы предназначался быть владыкой Москвы и всея России: как древний предводитель израильского народа Моисей вскоре после рождения был усыновлен царской дочерью, взявшей его из воды, так и сей будущий духовный предводитель духовного Израиля от воды крещения взят в сыновья княжеских сынов. Новорожденному младенцу при крещении наречено было имя Елевферий.
Кроме Елевферия, у боярина Бяконта были еще дети, сыновья и дочери, от которых ведут свои роды многие знатные русские дворянские фамилии. Всех детей своих благочестивый боярин старался обучить грамоте, чтобы они могли читать Божественное Писание, и отсюда почерпать богопознание и необходимое назидание в благочестии. Такому назначению в то время грамотности соответствовал и способ обучения ей: учились единственно по священным книгам, так что само это обучение уже было началом приближения к Богу. Отрок Елевферий с самого раннего детства показывал отличные способности и имел большое прилежание к учению, а потому вскоре научился грамоте и стал читать книги. Ему минуло двенадцать лет.
Обычным играм, свойственным этому возрасту, Елевферий мало предавался, да и эти его немногие детские забавы носили характер серьезности. Он любил заниматься ловлей птиц, для чего удалялся иногда за город, и там наедине в поле, раскинув сети, предавался со всем детским увлечением своей любимой охоте.
ПРИЗВАНИЕ СВЫШЕ
Однажды отрок Елевферий, занимаясь своей охотой, стерег в поле раскинутые им сети; долго ожидая добычи, он задремал, и в этой дремоте слышит голос, говорящий ему: «Алексий! Напрасно попусту трудишься ты в ловлении птиц: тебе предстоит быть ловцом людей». Он очнулся и, не видя никого, удивлялся слышанному голосу и недоумевал, что бы это значило? Особенно удивительным было для него наименование его новым именем. В глубоком раздумии и недоумении возвратился Елевферий в дом и никому не сказал ни слова о случившемся с ним. Но Божественное видение глубоко запало в юную душу, произвело в ней сильное впечатление и решительную перемену. Елевферий сделался задумчив, сосредоточен, детские игры совершенно оставил, старался теперь больше уединяться и проводить время в молитве и чтении Божественного Писания; стал также изнурять себя постом и воздержанием, часто размышляя о слышанном необыкновенном голосе. В момент видения Елевферия как бы осенило тайное некоторое Божественное благословение, которое и отрешило его по душе от суетного мира, и властно повлекло к новому предназначению, как и Церковь воспевает в своих песнопениях преподобным, говоря: «Егда Божественное рачение найде на тя, преподобне, тогда мир и яже в мире оставил еси».
Родители блаженного, видя происшедшую с ним перемену и непрестанное его умиление, недоумевали об этом и спрашивали слуг своих: «Отчего это с ним случилось?» Но слуги не знали, что им отвечать, и говорили только, что отрок часто отлучается в места пустынные. Тогда родители обратились к самому отроку и спрашивали его: зачем он все уединяется, и почему избегает всякой беседы, углубляясь только в одни книги? «Такой образ жизни, — говорили они, — приличествует только монахам, а не тем, которые живут в миру; для чего изнуряешь себя голодом и жаждой, дорогое наше дитя? Если впадешь в болезнь, то немалую причинишь нам печаль. Скажи, кто научил тебя ненавидеть светлость родительского дома и огорчать нас уклонением от образа нашей жизни?» Но блаженный, утешая их, отвечал: «Не печальтесь обо мне, любезнейшие мои родители, а наипаче радуйтесь благому преуспеянию, и предоставьте меня Богу, как Господу угодно, так и да будет со мной». И не только не переставал после этого чудный отрок держаться принятого им образа жизни, пребывая в посте и чуждаясь всяких увеселений; но еще ревностнее прилежал он молчанию, занимаясь чтением Божественного Писания и утверждаясь в смиренномудрии, возносящем к Богу.
ВСТУПЛЕНИЕ В МОНАСТЫРЬ И ЖИТЕЛЬСТВО В НЕМ
Достигнув пятнадцатилетнего возраста, Елевферий возымел пламенное желание посвятить себя Богу в ангельском образе и стал непрестанно размышлять: как бы ему, по слову Евангельскому, оставить всякое мирское пристрастие и взыскать «единаго на потребу». По слову псаломнопевца, единого просил он у Господа: «Еже жити ему в дому Господни вся дни живота своего, зрети красоту Господню и посещати храм святый Его» (Пс. 26:4). И не презрел Господь моление раба своего, но дал ему по желанию сердца его: при помощи Божией, Елевферий вступил в Богоявленский монастырь, находящийся в Москве, который пред тем был возобновлен его родителями. Монастырь этот находился посреди города, и даже вблизи самого торга, но блаженный юноша нашел в нем то тихое и уединенное безмолвие, которого жаждала его душа. Здесь нашел он подвижников-старцев, мужей богомудрых, вполне удовлетворявших его стремлениям и любознанию. Сближение и общение с ними сделало для него излишним искание внешней пустыни, как сказал и некто из святых отцов: «Хоть среди торжища живи, лишь бы был старец, могущий руководить тобой». Это самое и нашел Елевферий в Богоявленском монастыре. Жил тогда здесь знаменитый старец и богомудрый подвижник, некто Геронтий, муж, исполненный великих добродетелей, образованный и очень сведущий в Святом Писании.
Как опытный в жизни духовной, он был наставником и руководителем в иноческих подвигах и прочих, живших с ним. Ему-то и поручил себя блаженный юноша, и под его опытным руководством стал проходить начатки иноческого жития, имея в старце своем и неложного руководителя в духовной жизни, и живой образец, показывавший самим делом то, чему учил словом. Такое опытное руководство не могло не быть плодотворно, тем более что семя падало на добрую землю.
После нескольких лет испытания юноша Елевферий, достигнув двадцатилетнего возраста, был пострижен в монашество, причем ему наречено было имя Алексий — то самое, которым он был назван таинственным голосом в сонном видении еще в детстве, при ловле птиц. И вот теперь бывший ловец пернатых сам оперился, как орел, и, отложив вместе с пострижением власов всякое дело, влекущее мудрование, полетел в высоту, и не утрудился, возвышаясь от деятельной добродетели к боговидению, пока не достиг конца своих духовных стремлений в приискренном соединении с Богом. Что другое могло быть теперь его непрестанным занятием в келейном уединении, как не постоянная молитва, богомыслие, пост, коленопреклонения, умиление, слезы, плач, чтение и изучение Священного Писания и писаний святых отцов? Всем этим очищал он и просвещал своего внутреннего человека, взгревая в себе пламенную любовь к Богу и к ближним. Рукоделием же для монахов того времени было по преимуществу переписывание книг, как служащих для чтения, так и, в особенности, богослужебных, о чем свидетельствует бесчисленное множество рукописей того времени, сохранившихся во всех более древних монастырских библиотеках. Так называемой светской литературы тогда на Руси еще почти не было, и потому блаженный Алексий внимал одной только истинной премудрости: «Сыне, моей премудрости внимай, к моим же словесем прилагай ухо твое». Эта премудрость говорит нам устами Церкви, устами пророков, апостолов и прочих святых.
Более двадцати лет провел блаженный в Богоявленском монастыре простым монахом, трудясь добре в деле своего спасения под руководством опытного своего старца и неленостно проходя иноческую добродетель послушания. В церкви его обязанностью было петь на клиросе вместе с братьями, в числе которых впоследствии был и Стефан, родной брат преподобного Сергия, подвизавшегося уже в это время отшельником в Радонежской пустыни. Стефан принял монашеский постриг при гробе своих блаженных родителей в Хотькове, где было тогда два монастыря, мужской и женский, а потом, по просьбе младшего брата своего Варфоломея, впоследствии Сергия, пожелавшего пустынножительствовать, удалился с ним вглубь радонежских лесов. Здесь они своими руками устроили малую деревянную церковь и посвятили ее имени Живоначальной Троицы, что и послужило началом будущего монастыря, — ныне знаменитой Троицкой Лавры. Но недолго пожил вместе с братом в пустыне Стефан. Не имея призвания собственно к пустынножительству, которое составляет удел очень немногих избранников Божиих, Стефан оставил пустыню и пришел в Богоявленский монастырь, где и проводил жизнь строго монашескую. Здесь он вошел в близкое знакомство с Алексием, с которым становился рядом на клиросе. Алексий узнал от Стефана о преподобном Сергии и впоследствии сделался искренним другом этого «друга Божия». Богоявленский монастырь, по указанию некоторых, находился тогда не там, где он теперь, а был ближе к центру города, где было местопребывание князя и митрополита. Митрополитом же в то время был блаженный Феогност, преемник святителя Петра. Он любил Богоявленский монастырь, как близкий к его дому, а главное — за добродетельную жизнь его насельников. В особенности уважал он в нем вышепоименованных трех старцев: Геронтия, Алексия и Стефана, часто призывал их к себе, вел с ними духовные беседы и покровительствовал им. По совету Великого князя Симеона Иоанновича, он поставил Стефана игуменом Богоявленского монастыря, а Великий князь избрал его своим духовником; примеру князя последовали многие из старейших бояр.
