Исцеление расслабленного

В Страстную Пятницу 1873 года в дом госпожи Рембо на ферме Рош тихо постучали. На пороге стоял ее блудный сын, Жан-Николя-Артюр, вернувшийся на сей раз из Лондона. Раньше его приводил учитель или полицейский. Теперь он явился сам. Боже мой! Где он был, что с ним было?

Были скитания с Верленом по Англии и Бельгии. Бесконечные попойки, драки с поножовщиной, гашиш. Среди знакомых поползли слухи о гомосексуальном характере их дружбы. И слухи эти поддерживала жена Поля, подавшая на развод. По пятам следовала полиция. Понимая, что вскоре может произойти огромный скандал, Артюр в одном из писем из Лондона признался матери, что про них говорят. Несчастная госпожа Рембо не поверила, но была в ужасе от того, что такие слухи вообще возможны.

На Пасху всем семейством они пошли в храм. Сельская идиллия. Мама в глубине души стала таить надежду, что сын образумился. Она даже видела листки у него с какими-то размышлениями о первых чудесах Христа из Евангелия от Иоанна... Не тут-то было! Крестьянский труд быстро нагнал на Артюра тоску, и, получив от Верлена пятьдесят франков, он немедленно уехал, несмотря на все слёзные и гневные протесты мадам Рембо.

И произошло, действительно, ужасное. В Бельгии, куда друзья перебрались из Лондона, Верлен, в истерическом состоянии стрелял в Рембо из пистолета и ранил в руку. Верлена посадили. Артюр снова вернулся в Рош и на рукописи своей новой книги, тех самых страничках, вывел заглавие – «Одно лето в аду».

Однажды вечером я посадил Красоту к себе на колени. – И нашел ее горькой. – И я ей нанес оскорбленье. Я ополчился на Справедливость... Гордость. – Корка на моей голове иссыхает. Пощады! Господи, мне страшно. Меня мучит жажда, ужасная жажда. О, детство, травы, дожди, озеро на каменистом ложе, свет луны, когда на колокольне било двенадцать... в полночь дьявол забирается на колокольню... Мария! Пресвятая Дева!.. – Ужасна моя глупость. De profundis Domine, как же я глуп!

Артюр Рембо, «Одно лето в аду»

Ровно через пять лет теми же словами заговорит Митя Карамазов: «В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей. Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». «Ночь сурова! – добавляет Артюр. — Духовная битва так же свирепа, как сражения армии; но созерцание справедливости – удовольствие, доступное одному только Богу». Читал Фёдор Михайлович эту исповедь или нет, очевидно, что в обоих случаях это была реакция тонко настроенной души на мир торжествующего рационализма. «Наука, – пишет Рембо, — новая аристократия! Прогресс. Мир шагает вперед! Почему бы ему не вращаться?» «De profundis Domine» — это начало 129 псалма.

Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит? Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою. Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю. Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи – утра, более, нежели стражи – утра. Да уповает Израиль на Господа, ибо у Господа милость и многое у Него избавление, и Он избавит Израиля от всех беззаконий его.

Госпожа Рембо была набожной дамой, но вера ее сводилась к строгому исполнению принятых правил. Никто никогда не видел ее улыбающейся. Говорили, что и детей она не воспитывала в духе христианской любви, а дрессировала. Итог был неизбежен – взбунтовавшийся Артюр стал читать книги по оккультизму, чёрной магии, и в шестнадцать лет объявил себя Ясновидцем, поскольку ему явился некий «аполлон» и сказал: «ты будешь поэт». «Поэт делает себя ясновидцем путем долгого и систематического расстройства всех своих органов чувств. Он ищет себя, он пробует на себе все яды, чтобы оставить лишь их квинтэссенцию. Это нестерпимая мука, поэту требуется вся его вера, вся сверхъестественная сила духа, зато он станет великим больным, великим преступником, великим проклятым – и великим Ученым! Ибо достигнет неведомого!»

Плоды этой встречи не заставили себя ждать. Сначала гнев будущего сверхчеловека обрушился на Церковь и Ее Таинства. Если он встречал священника, то неизменно ругал его самыми последними словами и бросал в него вшей, которых специально для этого разводил в своей шевелюре. Потом на всех скамейках города он мелом написал: «Смерть Богу!», а в стихах стал оскорблять Христа.

Звероподобный нигилизм распространялся и на собратьев по перу. Как-то его представили Виктору Гюго. Старик торжественно сказал Артюру: «Шекспир-дитя» и вздумал потрепать по голове. Дитя резко вывернулось и сказало: «Меня тошнит от этого старого зануды»... И рядом не нашлось ни одного человека, который объяснил бы бедному мальчику, что с ним происходит. Только Верлен намного позднее скажет, что гордость и ненависть Рембо делали его похожим на сатану в юности.

Я призывал палачей, чтобы, погибая, кусать приклады их ружей. Все бедствия я призывал, чтоб задохнуться в песках и в крови. Несчастье стало моим божеством. Я валялся в грязи. Обсыхал на ветру преступленья. Шутки шутил с безумьем. И весна принесла мне чудовищный смех идиота. В конце концов, я буду просить прощенья за то, что питался ложью. И в путь. Но ни одной дружелюбной руки! Откуда помощи ждать?

Артюр Рембо

Любой, пройдя сквозь такой ад, каким стал для Рембо Париж, легко представит себе это. Как человек за тридцать восемь лет мог не встретить ни одной живой души в самом многолюдном месте города; да ещё на Пасху, когда в Овчую купель люди шли с тысячами жертвенных ягнят, чтобы омыть их перед тем, как принести в дар Богу. Нет, в этом Евангельском эпизоде Артюра удивляло другое: Христос не относит расслабленного к купели, а просто говорит: «Хочешь ли быть здоров?.. В таком случае, встань и ходи! Не жди, чтобы тебя подняли! Собери всю твою веру в единый порыв и встань; сам встань!»

И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел. Было же это в день субботний. Посему Иудеи говорили исцеленному: сегодня суббота; не должно тебе брать постели. Он отвечал им: Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи. Его спросили: кто Тот Человек, Который сказал тебе: возьми постель твою и ходи? Исцеленный же не знал, кто Он, ибо Иисус скрылся в народе, бывшем на том месте. Потом Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже. Человек сей пошел и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус.

Слова Иоанна Богослова можно понять так, что исцелённый тут же предал своего Спасителя. И Рембо вовсе не был уверен, что он сможет больше не грешить, что и с ним не случится чего-то худшего. «Может быть, я обманут? – пишет он. – И милосердие – сестра смерти?» Он не мог пока ответить на вопрос Христа «так, Господи!»

Артюр очень рассчитывал на свою первую книгу: она должна была принести деньги, а с ними и свободу. Он нашел издательство в Бельгии и попросил у матери задаток для типографии. Но она потребовала сначала рукопись и, только прочитав ее, спросила: «Что ты этим хотел сказать?» «То, что тут говорится; в буквальном и во всех других смыслах». Пожав плечами, мама выделила средства.

В октябре книжка была готова, правда, с огромным количеством опечаток, и он получил авторские экземпляры. Их нужно было разослать их в газеты и журналы – для критиков, но он просто раздавал их направо и налево друзьям. Наконец, взяв оставшееся, Артюр отправился в Париж.

Оказалось, что все его связи были разрушены. История с Верленом получила огласку. От него шарахались, как от зачумленного. Кроме того, ему припомнилось, как он грубил тут всем подряд. В общем Рембо дали понять, что он здесь лишний.

Брюссельский издатель тоже понял, что книга ему ни к чему и отдал автору весь тираж. Правда, прислал за него счет, но Рембо его порвал. А тот не стал настаивать: что взять с бедолаги.

2-го ноября Артюр снова вернулся домой. Мать не верила глазам: сын сидел у камина и одну за другой бросал в огонь только что изданные книги. Так в девятнадцать лет он покончил с литературой навсегда. Госпожа Рембо попробовала узнать, в чём дело, и, может быть, даже несколько неожиданно для себя услышала вполне адекватный ответ: «Чтобы не сойти с ума».

Юность моя не была ли однажды ласковой, героическом, сказочной, — на золотых страницах о ней бы писать, — о, избыток удачи! Каким преступленьем, какою ошибкой заслужил я теперь эту расслабленность? Вы, утверждающие, что звери рыдают в печали, что больные предаются отчаянью, что мертвые видят недобрые сны, — попробуйте рассказать о моем паденье, рассказать о моих сновиденьях! А сам я теперь изъясняюсь не лучше последнего нищего с его бесконечными Отче наш и Ave Maria. Я разучился говорить! Однако сегодня мне верится, что завершилась повесть об аде. Это был настоящий ад, древний ад, тот, чьи двери отверз Сын человеческий.

Артюр Рембо

Рукопись книги не сохранилась. Сгорели его листки с размышлениями об Исцелении расслабленного. Мы так и не узнаем до конца, почему столь сильное раскаяние не привело Артюра в Церковь. Наверное, это был страх. Страх фарисейства. Ведь если бы он встретил тех же людей, что решили убить Христа за чудо, совершенное в субботу, его только что обретенная вера могла бы не устоять. Он был ещё слишком слаб. «К чему говорить о дружелюбной руке? Мое преимущество в том, что я могу насмехаться над старой лживой любовью».

Рембо решает, что его спасёт простой честный труд. Никаких идеалов современной цивилизации! Ничего, что могло бы вернуть его в ад. Просто крестьянин.

Иногда я вижу на небе бесконечный берег, покрытый ликующими народами. Надо мною огромный корабль полощет в утреннем ветре свои многоцветные флаги. Все празднества и триумфы, и драмы я создал. Пытался выдумать новую плоть, и цветы, и новые звезды, и новый язык. Я хотел добиться сверхъестественной власти. И что же? Воображение свое и воспоминанья свои я должен предать погребенью! Развеяна слава художника и создателя сказок! Я, который называл себя магом или ангелом, освобожденным от всякой морали, — я возвратился на землю, где надо искать себе дело, соприкасаться с шершавой реальностью. Просто крестьянин!

Артюр Рембо, «Одного лета в Аду»

В 1875-ом из тюрьмы вышел Поль Верлен. Он узнал, что Рембо живет в Штутгарте, учит немецкий, чтобы устроится учителем, гувернером или кем придётся, и поехал к нему. В тюрьме Поль обрел веру и хотел, чтобы они с Артюром, покаявшись, вместе пошли к спасению. Увы, благочестивые порывы Верлена были встречены одними насмешками, и он уехал, надеясь, что хоть в письмах сможет уговорить друга.

А когда однажды Рембо попросил денег, он отозвался решительным отказом: сколько можно, он не курица, несущая золотые яйца. И добавил несколько нравоучительных наставлений, в ответ на которые пришли одни ругательства. Больше они не общались.

Из Германии Рембо пешком пошел в Италию, откуда его немедленно депортировали. Дома ожидало новое несчастье – смерть любимой сестры. От переживаний начались страшные головные боли. Теперь ещё тверже, чем раньше, Артюр решил покинуть Францию. Каждую весну он отправлялся искать работу. Поступил в голландскую армию, но, попав в Индонезию, дезертировал. Потом устроился в цирк и объездил всю Скандинавию, пока его снова не депортировали. Потом был Кипр, потом – Египет. Постоянное место нашлось только в Эфиопии, в филиале одной фирмы, продававшей кофе, кожу и слоновые бивни.

Как-то владелец этой компании разговорился с одним парижским литератором и похвастался, как процветает его торговое отделение, возглавляемое странным молчуном по имени Артюр Рембо. «Рембо?» – воскликнул собеседник и стал выспрашивать подробности: возраст, внешний вид – все сошлось! Он рассказал, что молодые поэты-символисты считают Рембо своим учителем, что в Париже о нем слагают мифы... Услышав эту историю Артюр смутился, покраснел и пробормотал: «Абсурдно... смешно... отвратительно!»

Все в той же пустыне, все в той же ночи, всегда просыпается взор мои усталый при свете серебристой звезды, появленье которой совсем не волнует Властителей жизни, трех древних волхвов, — сердце, разум и душу. Когда же — через горы и через пески — мы пойдем приветствовать рождение мудрости новой, новый труд приветствовать, бегство тиранов и демонов злых, и конец суеверья; когда же — впервые! — мы будем праздновать Рождество на земле?

Артюр Рембо

«Я чувствую уважение к себе в этой стране, – пишет он домой. – Меня уважают за мое отношение к людям. Я никогда никому не делал плохого. Напротив, мне всегда доставляет удовольствие сделать что-то хорошее, если есть такая возможность. Моя единственная радость – помогать». Такая самоотверженная жизнь, конечно, дала ему ощутить тот душевный покой, ту внутреннюю тишину и свет, какие получили бы от Бога соседи расслабленного по купели, его товарищи по несчастью, если б однажды они сказали: проходи ты первым, мы подождём.

По большому счёту, только теперь, в 35 лет, как у Данте, по-настоящему закончилось его сошествие во ад, и появилась настоящая цель.

К чему все эти скитания среди чужих народов, эти страдания, если когда-нибудь потом, после долгих лет, мне не суждено обрести покой в каком-нибудь приятном месте, создать семью и посвятить остаток жизни воспитанию сына, которому я дал бы самое лучшее образование и который, возможно, стал бы знаменитым инженером, ученым, уважаемым человеком.

из письма Рембо на ферму Рош
Артюр назначил себе срок, когда он вернется во Францию и женится – 1891 год. А пока он открыл в Эфиопии собственное дело и, собрав свои наблюдения и заметки, послал доклад во Французское географическое общество. Статья о неизученных районах Африки была тут же напечатана, и ее живо обсуждали европейские ученые. Общество выразило благодарность автору за обстоятельный труд, но попеняло на некоторую сухость стиля и посоветовало уважаемому коммерсанту и начинающему писателю быть более красочным.

Успех статьи окрылил Рембо. Он уже представлял себе, как, оставив торговлю, ездит с научной миссией по разным странам. Но жизнь в тяжелых условиях не прошла даром. У него давно болела нога, а после случайной травмы начался воспалительный процесс. Местные врачи ставили ему туберкулез костей и советовали плыть в Европу. И вот в том самом 91 году он ступил на родные берега, где в марсельской клинике Непорочного Зачатия ему ампутировали ногу. Случилось это в том самом девяносто первом году.

Через одиннадцать лет он вернулся домой на костылях. Его встретили мать и младшая сестра Изабель. Болезнь продолжала развиваться. Северная зима его пугала, и Артюр решил вернуться в клинику, в Марсель. Сестра поехала с ним. Она боялась, что из-за страшных болей он покончит с жизнью.

Врачи помочь уже не могли. 25 октября Изабель пригласила священника, предупредив, что брат может оказать очень резкий прием. Патер долго-долго беседовал с ним, принял исповедь, причастил и, выйдя, сказал сестре: «Что вы скажете, дитя мое, на то, что ваш брат верует? Он верует, и я еще ни в ком не видел такой веры».

Одна лишь Божественная Любовь дарует ключи от познания. Я вижу, что природа добра. Прощайте химеры, идеалы, ошибки. Благоразумное пение ангелов поднимается от Корабля Спасения: это Божественная Любовь... Вы избрали меня среди потерпевших кораблекрушение; но те, кто остался, разве они не мои друзья? Спасите их! Во мне рождается разум. Мир добр. Я благословлю жизнь. Буду любить своих братьев. Это не просто детские обещания или надежда ускользнуть от старости и смерти. Бог – моя сила, и я возношу хвалу Богу!

Артюр Рембо

Метки: Библейский Сюжет

Комментарии закрыты.