Священномученик Евстафий Малаховский, иерей
Май 4th 2013 -
Память 22 апреля/5 мая
Священномученик Евстафий родился 29 марта 1880 года в семье священника Полоцкой епархии Владимира Малаховского.
В 1897 году Евстафий окончил Полоцкое духовное училище, в 1900 году – три класса Витебской Духовной семинарии и был назначен учителем в Прудскую церковноприходскую школу Гродненской епархии.
Ревностный христианин, он решил послужить Церкви в сложных тогда условиях Туркестанской епархии, где русские переселенцы в ту пору почти не имели храмов и духовенства, и 15 декабря 1904 года был назначен псаломщиком в ташкентскую военную церковь; в марте следующего года он был переведен в туркестанский кафедральный собор; 13 мая 1905 года рукоположен во диакона, а на другой день – во священника к этому собору.
27 мая 1905 года отец Евстафий был назначен священником Трехсвятительской церкви в село Карабулак. 1 сентября 1906 года он был перемещен в Софийскую церковь города Верного, 5 сентября 1907 года назначен настоятелем храма в селе Ивановском Лепсинского уезда, в 1909 году – в Покровскую церковь города Верного, в 1910 году – в храм поселка Каралинского Лепсинского уезда, в 1911 году – в станицу Лепсинскую.
За время служения в Лепсинском уезде ему близко пришлось наблюдать жизнь русских переселенцев. Отец Евстафий писал: «…Сравнительно еще недавно, лет пять или шесть, жизнь здешнего края во многих отношениях казалась лучше, чище и отраднее. Мне приходилось слышать рассказы о возникновении и самому наблюдать жизнь старожильческих селений. Недавно же привелось послужить и в переселенческом приходе.
Прежде всего, большая разница в настроении прежнего переселенца и теперешнего. Прежний переселенец был, почти исключительно, хлебороб. Шел в поисках землицы и лучшей доли и был счастлив, когда после долгих прошений и скитаний ему наконец удавалось получить надел и разрешение начальства поселиться на облюбованном месте. Первой заботой его после этого было построить хотя бы маленький храм, и отрадно билось сердце его, когда в этом храме, иногда раза три в год не более, раздавалась служба Божия, совершаемая приезжим священником. В это время чувствовал он, что хотя и далек от своей прежней родины, что хотя и окружен со всех сторон иноверцами, но все же не потерял еще духовной связи с родимой стороной, и легче ему было, когда он видел, что и здесь есть еще люди одинаковые с ним по вере, и здесь, хотя редко, все же он видит такого же пастыря, какой наставлял его в детстве и которому привык он доверяться во всем. Дорожа своей верой, он ревниво оберегал ее, а так как ранее сходились в селения по своему согласию, то крестьяне‐малороссы просто не принимали в свои общества разных сектантов. Но вот проходил год, другой. Увеличивалось материальное благосостояние пришельца: а в связи с этим являлось и желание иметь более благоукрашенный храм. Старожил не любил в этом святом деле искать посторонней помощи и своими жертвами и трудами вскоре воздвигал его.
Воздвигши храм, он начинал хлопотать себе причт и в этом отношении не надеялся на казну, а сам, своими средствами не только строил причтовые дома… но нередко давал причту и жалование. Мне известен такой случай, когда крестьянское селение всего из ста дворов, построив без копейки посторонней помощи церковь за пять тысяч рублей, стало хлопотать себе причт, при этом крестьяне обязывались не только построить причтовые дома, и не такие, чтобы только отделаться, а по плану, который выдаст консистория, кроме того, не прочь были дать от себя причту и небольшое жалование, но и после всего этого только через три года у них открыт был приход. Отсюда естественно, как дорожили они священником и с какой трогательной, свойственной одному русскому человеку предупредительностью относились к нему.
Второй главной заботой нашего старожила была школа. И здесь он выставил себя с хорошей стороны…
Совершенно другой элемент представляют из себя теперешние новоселы, из коих некоторые являются просто искателями приключений, другие своего рода аферистами, специализировавшимися на получении разных пособий, третьих же выбросила из внутренних губерний России революционная волна и, наконец, некоторая часть вынужденная на переселение тяжелыми условиями быта на родине. Нужно еще добавить, что, прежде чем дойти до Туркестана, многие успели пройти почти всю Сибирь, следовательно, “видали виды” и прошли “огонь и воду”. Большим соблазном служат для новоселов разного рода “способия”. Как‐никак, а многие не могут понять, как это “даром” дают деньги?! На этой почве возникают разные толкования, но в конце концов они так привыкают к этому, что начинают просить их у всех топографов, докторов, фельдшеров, священников и псаломщиков и, наконец, писарей, и даже стражников переселенческого правления… Когда я приехал на приход, то меня вначале буквально осаждали с подобными просьбами. После же того, как я категорически отказался от таких ходатайств, многие из моих прихожан почти вслух стали выражать свое недовольство таким моим якобы пренебрежением их интересов. “Способие” же породило у новоселов лень. Как ни странно, но, прожив в переселенческом селении более года и слыша постоянные жалобы на нужду, я не мог найти в этом селении прислуги, а нанимал таковую в соседнем старожильческом казачьем селении…
С другой стороны, пришлось мне по приезде в селение совместно с лучшими из прихожан, большая часть которых состояла из бывших мещан, понести заботу о постройке молитвенного дома, каковая и увенчалась успехом. И вот, когда уже прошло после этого несколько месяцев, случилось мне отпевать одного из новоселов, после чего по обычаю предложили обед. И вот во время обеда один из присутствовавших новоселов… нагло заявил мне: “Вы из нас кровь пьете”. Пораженный такими словами, я вначале как бы растерялся, да и остальные присутствовавшие недоуменно поглядывали друг на друга. Наконец, несколько оправившись, я спросил его: “Как это мы пьем и кто, собственно?” Оказывается, что в этом он укорял меня и сидевших около меня некоторых старожилов, которые участвовали в комитете по постройке молитвенного дома. Из дальнейших расспросов стало видно, что укорявший нас новосел получил 100 рублей пособия, из которых, согласно с приговором, у него удержали 2 рубля на постройку молитвенного дома…
Заметил я также между новоселами большое самомнение, жестокость и страсть к разного рода жалобам…
Не подлежит сомнению, что как в религиозном, так и во всех других отношениях старожилы‐туркестанцы далеко стоят выше новоселов. В старожильческих селениях до последних лет не слышно было сектантов, тогда как в новых выселках они обманом, а иногда почти и открыто пролезают в значительном количестве. Впрочем, крестьяне православные в таких случаях напрягают все силы, чтобы избавиться от непрошеных проповедников, но все их старания не всегда оканчиваются успехом…»
18 января 1913 года отец Евстафий по его прошению был назначен разъездным священником 1‐го Пишпекского округа, в 1914 году – в село Теплоключинское Пржевальского округа и в том же году – настоятелем Покровского храма в село Покровское, в тридцати пяти верстах от Пржевальска на южном берегу озера Иссык‐Куль.
В 1916 году в Семиреченской области вспыхнуло восстание киргизов. Киргизы, воспользовавшись тем, что Россия была втянута в Первую мировую войну, и оправдываясь тем, что государственная власть стала призывать их к тыловой службе, подняли восстание. Пренебрегая тем, что Россия в значительной степени улучшила за эти годы их положение, они предпочли в трудный для страны час жестокий грабеж и безграничный разгул страстей мирной, созидательной жизни.
Настоятель Пржевальского городского собора священник Михаил Заозерский писал об этих событиях епископу Туркестанскому Иннокентию (Пустынскому) в рапорте: «В начале июля сего года была объявлена мобилизация киргиз в качестве рабочих на войну; тотчас же всех нас объял страх, вскоре заговорили, что киргизы не подчинятся этому закону. В начале августа между русскими пошла молва, что резня русских начнется в начале августа в новолуние. Между тем киргизы обманывали начальство, целовали свой Коран, давали клятву, что исполнят закон, а сами в это время точили свои ножи и пики. Положение наше было ужасное: Верный в 400 верстах, до Пишпека 370 верст, до Ташкента 833 версты. В Пржевальске была караульная команда в семьдесят человек, из них в село Сазановку было послано двадцать солдат и в село Кольповку – десять человек; в городе оставалось около сорока винтовок, весь народ находился на войне, в городе и в 26 селениях оставались одни старики, женщины и дети.
Pages: 1 2 3
