На Страстной. Игумен Савва (Мажуко)
Февраль 17th 2010 -
Страстной понедельник. Игумен Савва (Мажуко)
Долгих шесть недель Великого поста мы готовились к Святым дням Пасхи Крестной, как называли древние христиане Страстную седмицу, и прошедшие великопостные дни не были для нас лёгкими, потому что это были дни труда, собирания себя, своих сил для того, чтобы мы были в состоянии пережить это напряжённое и насыщенное смыслами время, когда Господь наш грядёт к вольной страсти. Страстная седмица — самое насыщенное время церковного года, время настолько содержательное, что мы не в состоянии воспринять всю полноту тех глубоких и таинственных знаков и откровений, которые предстают перед нами со всем своим неизбывным трагизмом и безжалостной честностью. В эти дни богослужение, как переполненная чаша, в избытке даёт нам пищу для ума и сердца: много читается текстов из Священного Писания, хор поёт пронзительные и трогательные песнопения, выносят Плащаницу, духовенство в особых облачениях совершает службу, читаются страстные Евангелия.
Так много символов, что мы не в состоянии всему прикоснуться, всё объять, исчерпать всё содержание этих служб. Именно поэтому нам следует правильно настроить себя в первый из этих священных дней и понять, что здесь мы сшествуем Христу в Его страстном подвиге, и шествие это совершается в смиренном и благоговейном изумлении перед тайной Крестной жертвы. Приидите убо и мы, очищенными смыслы, сшествуим Ему. Шесть недель мы занимались собой, шесть недель мы «очищали смыслы», мы каялись в наших грехах, будили нашу душу от обычной спячки, пытались усвоить какой-то новый урок, новое знание о себе самих. И в этом нам помогал сам ритм великопостного богослужения, строй и содержание постных дней. Но на Страстной всё будет иначе: чем ближе к дням Страданий Спасителя, тем меньше в богослужебных текстах аскетического содержания, мотивов покаяния, призывов к добродетели — всё наше внимание поглощается таинственными событиями, разворачивающимися у нас на глазах. И отмечая эту охваченность Христом, мы заметим, что все наши аскетические труды, понесённые постом, имеют значение лишь средства, но не цели: такими трудами мы “очищаем смыслы” ради участия в этом таинственном и трагичном шествии Бога по земле.
В первый день Страстной седмицы мы вспоминаем прекрасного Иосифа, вся жизнь которого есть прообраз жизни Спасителя. Невинного и целомудренного юношу, любимца отца, бросают в ров, продают за 20 сребреников в рабство, он переносит множество скорбей, но через них воцаряется над египтянами, называвшими его “спаситель мира”, и спасает от голода свой народ. Иосиф — “спаситель мира”, Иосиф — пшеницедатель! Как очевиден образ Христа и Евхаристии в жизни этого праведника! Христос, преданный по зависти, претерпевший страдания, прошедший ад, становится Спасителем мира, утоляет нашу жажду Бога — не словами, не стройным этическим учением, но Чашей Жизни, Чашей Воскресения. Нельзя не упомянуть здесь и пророческого смысла искушения Иосифа. В песнопениях Триоди беззаконная египтянка названа второй Евой: целомудренный Иосиф, убежавший греха, есть образ Нового Адама — Христа, проложившего иной путь истории человека — истории без греха прародителя, без наследственной порчи, человека, полного любви Божией и жизни Его. И потому историей Иосифа — «конспектом» Страстной седмицы — мы входим в это священное время, чтобы, забывая самих себя, очистив свой ум от всех удобных и слишком понятных образов и предубеждений, честно и вдумчиво всматриваться в это таинственное и добровольное шествие Христа на Голгофу и самим сделаться участниками этого пути. Многих вещей нам не понять — они слишком невыносимы для нас — зачем необходима была именно такая жертва и все эти унижения, как Господь спасает нас, какого ужаса смертности и тления Он нас избавил, что это за любовь, что требует страдать за неблагодарных и суетных? Как было бы всё просто и ясно, если бы Бог любил нас чуточку меньше!
Господи! Мы будем Твоими спутниками в эти страшные и таинственные дни. Может быть, нам не хватит бодрости духа и чистоты зрения. Но только Ты один подлинно знаешь всю немощь нашу и нашу неведомую нам самим красоту. Господи, Ты веси, яко люблю Тя (Ин 21:15).
Страстной Вторник
Во второй день Страстной седмицы предмет нашего созерцания, наш урок на сегодня — 25 глава Евангелия от Матфея. Очень сложное, насыщенное образами изложение трёх притч о Царстве Небесном, о той точке, в которой сходится смысл жизни и смерти, о том состоянии, в котором открывается подлинный лик человека, обнажённого перед правдой Божией, перед правдой Любви. Важно отметить, что говорит эти притчи Христос, идущий на смерть ради человека, из любви к нему. Поэтому и содержание этих трёх Христовых речений — о любви и о той ответственности, что ложится на каждого человека, несущего в себе талант любви — дар Бога Человеколюбца. Притча о десяти девах, притча о талантах и описание Страшного суда — такие разные сюжеты, такой непохожий ритм действия, — но основа одна — ответ перед Богом за самую главную задачу нашей жизни: научиться любить своих ближних, всех тех, с кем Господь дал мне прожить в одно время и в одном месте мою небольшую жизнь.
Что получают работники в притче о талантах? Каждый получает некую силу любить, каждому даётся по его силам, по его мере. И как человек приумножит эту любовь, насколько он сможет вовлечь в это круговращение любви как можно больше людей, заразить ею своих ближних — настолько оправдана его жизнь. Ведь вся жизнь человека — что это, как не творчество в любви, творчество, делающее нас богоподобными. Древние толкователи притчи о десяти девах видели в символе елея дела любви, сотворённые человеком. Пять дев ведь тоже ждали Жениха-Христа, искренно и терпеливо, но Он не узнал их: истинно говорю вам: не знаю вас (Мф 25:12). Здесь уместно вспомнить другие слова Спасителя: По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин 13:35). В описании Страшного суда, интересного прежде всего тем, что его приводит Сам Судия, всё человечество разделяется по делам любви, оказанным ближним. И тем более важно нам обратить внимание на то недоумение, какое будит суд Христов у людей как грешных, так и праведных: когда мы видели Тебя странником, алчущим или жаждущим? Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25:40). Христос отождествляет Себя с нашим ближним, тем самым неказистым и рядом живущим современником, слишком простым, таким обычным, что вряд ли он способен разбудить наш интерес. Слушая эти серьёзные и даже суровые слова Спасителя, — суровые, потому что касаются они нашей последней судьбы и участи, — мы должны спросить себя: достаточно ли мы христиане, можно ли в нас узнать учеников Человеколюбца?. Нам следует «взвешивать» свою христианскую жизнь очень простым вопросом: есть ли у меня интерес к человеку? Если я подвизаюсь, стараюсь вжиться в Церковь всем своим существом, но при этом у меня исчезает интерес к человеку — конкретный интерес к конкретному человеку, рядом стоящему, рядом живущему, на общение с которым обрёк меня Господь, — я должен признаться себе, что что-то со мной не так, что-то я делаю не правильно и недостаточно во мне той бодрости любви, к которой призвал меня Христос. Бодрствуйте; потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий (Мф 25:13). Конечно, это слова о Страшном суде и о Судие Грядущем, о Женихе, не объявившем времени Своего прихода. Но каждый человек, нуждающийся в нашей любви, есть такой жених, неожиданный и опасный. Христос идёт на страдание из любви к
человеку, из любви к каждому из нас. Потому мы — ученики Человеколюбца должны в жизни своей, в своём духовном труде поддерживать интерес к человеку, иметь запас света и тепла для каждого нуждающегося в них жениха. Тогда и только тогда мы будем достойно и по праву носить на себе имя Христа, любовь Которого познали мы в том, что Он положил за нас Свою душу (1 Ин 3:16).
Страстная Среда
О блаженных рук! О власов и устен целомудренныя блудницы! — такой восторженный возглас мы слышали в каноне на повечерии. Как блудница может быть целомудренной? Кто может прославлять её руки и уста? Что это — красивый парадокс? чрезмерность поэта? Это Церковь по заповеди Спасителя вспоминает сегодня поступок жены-грешницы, помазавшей Христа в доме Симона прокажённого. Некая женщина, известная в городе грешница, приходит в дом, где принимают чудотворца Христа, где обедают приличные люди, и молча, со слезами, начинает омывать голову и ноги Спасителя драгоценным маслом. Христос не препятствует ей, так что даже ученики пытаются «вразумить» Господа вполне разумным и даже человеколюбивым доводом: продав это миро, можно было сотворить множество добрых дел, например, накормить нищих. Но Спаситель открывает собеседникам подлинный смысл этого помазания: возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению (Мф 26:12). И в этих словах для нас новое препятствие: почему Христос возлагает эту величественную и царственную миссию — подготовки к погребению — на жену-грешницу? Не унижается ли торжественность и возвышенная красота момента присутствием недостойной участницы? Все эти недоумения разрешатся, если мы внимтельнее вслушаемся в песнопение, которое исполнялось на угрени, а потом было повторено и на литургии: стихира Кассианы инокини — удивительное по пронзительности и красоте созерцание этого Евангельского события. Господи, яже во многия грехи впадшая жена, Твое ощутившая божество, мироносицы вземши чин.... Женщина, удостоившаяся служить Спасителю в этом таинственном и прообразовательном действии, на самом деле была грешницей, но была приобщена к чину мироносиц, потому что пережила всем нам хорошо известное событие: встречу со Христом. Здесь не изумление перед чудесами красноречивого проповедника, не праздное любопытство — здесь непередаваемый и ни с чем несравнимый опыт встречи с подлинной жизнью, подлинной любовью и пониманием: “Твое ощутившая Божество”. Когда человек встречает Бога, он обретает свой подлинный лик: глаза, увидевшие Бога, это мои глаза, сердце, горевшее от Его слов, — моё настоящее сердце. Из-под нагромождений многолетней фальши и лживых моих масок вдруг обнаруживает себя так и не умершая, хотя и погребённая подлинная человечность. После этой встречи никто не может больше оставаться прежним. И очень важен здесь момент понимания, потому что человек может быть настолько раздавлен грехом, так порабощён им, что, кажется, смерть была бы отрадой и единственным выходом из этого унылого рабства. “Мрачное и безлунное рачение греха”, как поётся в стихире, пирует на обломках человека. И счастье, если найдётся кто-то, способный понять тебя и посочувствовать — и во Христе человек находит такое понимание и сочувствие. И грех уже не кажется таким абсолютным и властным, и человек наконец понимает, чего же он по-настоящему всю жизнь искал: святости и чистоты, то есть подлинной жизни, которую Христос подаёт в избытке. Грешница ничего не говорит, ни о чём не просит. Она просто делает то, что подсказало ей любящее сердце, и Христос лринимает её любовь; принимает не по снисхождению и жалости, а как Свою сестру, как Свою ближнюю, и доверяет ей очень личное и святое дело — подготовку Его тела к погребению.
Когда читаешь такие Евангельские строки, вслушиваешься в слова стихир, тогда “умолкает всякое уныние и страх отчаяния исчезает”, потому что в своей жизни начинаешь ощущать ту самую превосходящую разумение любовь Христову (Еф 3:19), о которой писал Павел. Христос любит меня даже трешником и никого, к Нему приходящего, не отсылает прочь. Среди христиан много людей, которым ещё трудно расстаться со своим грехом, со своими многолетними дурными привычками — плохое входит пудами, а выходит золотниками, то есть малыми монетками, каплями. Но эта вера в нас Бога, эта невместимая любовь Божия даёт такую удивительную надежду и силу, что способна воскресить любого человека, вырвать его из власти греха. Только всем нам, и “святым”, и грешным, нужно учиться этой вере в человека и благоговению перед тайным путём, которым Господь ведёт его в Царство Небесное.
Страстной Четверг
Благодарим Тя, Царю Невидимый, иже... множеством милости Твоея от небытия в бытие вся привел еси. Такие чудные слова читает священник в тайной молитве на литургии. Это подлинно христианское чувство — радость и благодарность оттого, что ты жив, ведь в нашей взрослой жизни чаще всего верх берут другие мысли. Нам жить невмоготу, мы, выбиваясь из сил, тянем лямку жизни, и в молитвах своих мы укоряем Бога за то, что Он сделал нас живыми. Что же, бывают такие горькие дни в жизни человека, когда нет сил жить. Наши тени и призраки ходят по улицам и площадям, завтракают без вкуса, разговаривают без интереса, — и боишься даже спросить: жив ли я ещё или сам себе снюсь. Люди вокруг меня — я не чувствую их живыми. И из такого дремотного состояния слова молитвы кажутся нелепицей, даже издевательством. Не лучше ли было и вовсе не родиться, чем так мучиться и мучить других. Но Христос для того и пришёл, чтобы вернуть нас к жизни, напитать нас жизнью с избытком (Ин 10:10). Дар Евхаристии — это и есть дар жизни: Если не будете есть IIлоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин 6:53). К чаше Евхаристии подходят, когда нет сил жить. В Святой Чаше нам даётся жизнь в чистом виде, мы её принимаем по ложечке и оживляем свои души и тела, заражаем их Божественной жизнью. Господь сотворил нас для того, чтобы мы жили и получали от этого радость. В Евхаристии мы получаем не просто какую-то абстрактную жизнь, но радость подлинной жизни, можно даже сказать, что нам возвращается вкус к радости. И это для нас как христиан очень важно, потому что Господь доверил нам особое служение в этом мире: научиться любить людей, с которыми Он нас свёл в этом месте и в этом времени, а это очень тяжёлый труд, порой просто невыносимый. Потому что приятно слушать Горация, очень располагает общество Пастернака и как всегда очарователен Шекспир, но вот этот мой сосед, кашляющий за стенкой, эти ближние, которые шаркают домашними тапочками, чавкают за столом, передают сплетни, выглядывают из-за углов, которые от тебя всё время чего-то хотят — полюбить их? как это возможно? дар Евхаристии — это и дар любви. Просто улыбнуться человеку, выслушать его, принять его боль в своё сердце — для это нужны силы, силы любить. И вот эти силы восполняются в нас через приобщение к подлинному источнику Жизни, Любви и Радости — приобщение Христу-Человеколюбцу. Каждый христианин, подходящий к Чаше и вкушающий дар жизни с благодарностью и благодарением, напитывает всё своё естество жизнью с избытком и сам становится источником радости и любви для своих ближних. Мы видим подтверждение этому в житиях святых. Множество людей стекалось к преподобному Антонию в пустыню за утешением, советом и поддержкой. Его речь была исполнена благодати, его устами говорил Дух Святой. Однажды Преподобный заметил, что один из посетителей никогда ничего не спрашивает: молча приходит, молча уходит. И старец задал ему вопрос: почему он никогда ничего не спросит. Посетитель ответил: “Мне достаточно смотреть на тебя, отче”. В присутствии подлинных христиан у всех, кто с ними рядом, расцветают сердца, возрождается желание жить, такой христианин, как солнце, согревает оледеневшие души людей вокруг. Вот эту солнечную, воскрешающую, пасхальную силу жизни с избытком мы черпаем в чаше Евхаристии.
Великий Четверг — день установления таинства Евхаристии, и тот, кто сегодня подходит к Святой Чаше, таинственно, “чрез все расстоянья и сроки” участвует в той первой Евхаристии, первом хлебопреломлении, которое многие сотни лет назад в далёкой и неизвестной стране совершил наш Спаситель, вступая на Крестный путь. И литургия Четверга важна для нас ещё и потому, что здесь, на этом рубеже Страстной седмицы мы приобщаемся жизни Христовой, чтобы суметь пережить весь ужас Его Креста и смерти. Но тем сильнее наша благодарность и тем искреннее наше благодарение Человеколюбцу за то, что Он не отступил, вся творя, дондеже нас на небо возвел, и Царство даровал будущее.
Страстная Пятница
Страстная седмица. Единственное время в году, когда мы забываем себя, свои долги и свои просьбы. В церковных песнопениях страстных служб с четверга по субботу вы не встретите ни-какого упоминания о нас грешных, о наших покалеченных душах, о наших прошениях. Всё поглощено созерцанием Христа. На Нём одном сосредоточено наше зрение. Поэтому для внимательного христианина опыт этих дней есть школа жизни во Христе и жизни Христом, что является единственно правильным и нормальным состоянием христианина.
Два скорбных и ужасающих действия — путь на Голгофу и шествие в пещеру погребения — были предметом нашего созерцания в эти дни. Таково свойство богослужения: оно делает нас участниками тех далеких и страшных событий. В Гефсиманском саду глаза слепли от факелов, юноша в покрывале скрывался между деревьями, Пётр грелся у костра и вздрагивал от петушиного крика. Мы заглядывали в окна к Пилату, удивлялись многоголосому рёву толпы, жёны Иерусалима рыдали над избитым Страдальцем, разбойник получил прощение за последнюю любовь, доверенную Святому... И два старика и убитые горем женщины нашли последний приют Бездомному. Как ярко видны лица современников Христа, но как-то таинственно скрывается Он Сам, остаётся недоступным этому созерцанию. Не это ли предрекал святой Исаия: как многие изумлялись, смотря на Тебя, — столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его — паче сынов человеческих! Так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют пред Ним уста свои, ибо они увидят то, о чем не было говорено им, и узнают то, чего не слыхали (Ис 52:14—15). Заметили ли вы, что описывая страдания Невинного, пророк не говорит ни слова о жалости к Нему? Почему так? Потому что все наши чувства поглощены одним благоговейным изумлением перед этим превышающим наше понимание делом Божиим, в котором так ярко и очевидно явлена превосходящая разумение любовь Христова (см. Еф 3:19). Но любовь человеческая нам видна слишком хорошо, и она тоже достойна изумления, потому что это любовь без надежды. Мы смотрим на Крест и Гроб из Пасхи, мы слишком знаем радость Воскресения, мы живём ею. И торжественный строй страстного богослужения, величественно-печального, но пронизанного ожиданием Пасхи, скрытой радостью её, царственным багрянцем окрашивает даже Плащаницу — последний покров Страдальца. Для нас Плащаница — знамя Воскресеня и торжества над смертью и рабством, знамя свободы и единства с Богом. Но Никодим и Аримафейский старец, скорбные жёны и Богоматерь поливали слезами окровавленное полотно, скромное покрывало Мертвеца. Они угадали в Плащанице одежду древнего патриарха Иосифа, над которой плакал Иаков: с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю (Быт 37:35). Можем ли мы себе представить эту скорбь и отчаяние любви без надежды? для этих людей самым прекрасным и самым святым в жизни был Христос, но они знают необратимость смерти, знают, что с нею никто не может совладать, и ничего не ждут и уже ничего не боятся: Никодим уже не таит своей веры во Христа, Иосиф рискует потерять всё, что у него есть, и даже сам гроб отдаёт Праведному. Они не надеются ни на что и ничего не ждут, их любовь сильнее страха. Если Христос — самое чистое и святое, что они видели в жизни — умер, то: “сойду в печали в преисподнюю”.
Сегодня нам явлена превосходящая разумение любовь Божия к человеку. Но не менее поразительна и достойна восхищения любовь человека к Богу, и памятником этой любви — Святая Плащаница, в которую было обёрнуто тело Человеколюбца, обёрнуто любящями руками слабых и немощных людей, но верных в своей любви даже до ада.
Страстная Суббота
Возлег уснул еси яко лев, — так пелось на субботней утрене. Древние христиане вспоминали в этом песнопении пророчество Иакова о пришествии Примирителя: Преклонился он, лег, как лев и как львица: кто поднимет его? (Быт 49:9). Христос-Примиритель лежит во гробе. И люди и природа безмолвствуют в изумлении: Так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют пред Ним уста свои, ибо они увидят то, о чем не было говорено им, и узнают то, чего не слыхали (Ис 52:15). В этом дивном безмолвии творится новый мир, мир бессмертия и жизни с избытком, мир, в котором нет вражды между Богом и человеком, где нет чужих, но все и каждый — свои Богу (Еф 2:19). В этом изумлённом молчании — предчувствие неудержимой радости и торжествующего ликования перед грядущей новизной мира. Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце (Ис 65:17). Время печали и отчаяняя умирает вместе с умерщвлённой смертью, и уже ничего не страшно. Се, творю все новое (Откр 21:5).
Начальник этого нового мира — Христос, как “зерно... в бока земли сеется”. Зерно нового мира, где не будет вражды между, землёй и небом. И из этого корня вырастет Церковь единство людей в любви, плод мира. Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин 12:24). Многоплодная новизна соединятся в единстве не бесного и земного под главою Христом (Еф 1:10). Но слава нового мира ещё не явлена нам. Перед нами только гробный ка мень с глупыми печатями. Верные жёны несут миро для Божественного мертвеца, ученики молчат и таятся в недоумении, стражникя даже не предполагают, кто разбудит их в этот раз. Мы уже знаем, что Христос воскрес, но ещё не явлен любящим Его. Но перед тайной Воскресения, перед тайной нового мира бессильны слова. Тайне прилично молчание: цари закроют пред Ним уста свои (Ис 52:15).
Христиане апостольского века верили, что Христос вернётся в день Пасхи. Поэтому весь последний день Страстной седмицы бодрствовали до полуночи в ожидании Жениха-Христа, Грядущего во славе. Это радостное ожидание пронизано предчувствием пасхальной радости, радости победы над смертью и тлением. Молодой лев Иуда, с добычи, сын мой, поднимается (Быт 49:9). Сияние Пасхи пробивается сквозь дремотный покой субботнего дня.
Ей, гряди, Господи Иисусе! (Откр 22:20).
Светлое Христово Воскресение
Праздник Пасхи — это праздник благодарности, ведь именно благодарность лежит в основании христианства. Быть благодарным это талант, это особое помазание. Неблагодарный человек не может быть христианином, как и неблагодарный христианин незаслуженно носит это имя. Богу мы не можем воздать ничем, поэтому и все наши жертвы Ему — “Твоя от Твоих”. Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? — вопрошает Псалмопевец, и отвечает: Чашу спасения прииму и имя Господне призову (Пс 115:3—4). Принять с благодарностью то, что подаёт нам Господь — вот наш труд и наш подвиг и наша миссия. Отличие благодарного человека — способность замечать чужой труд, чужую красоту, чужую любовь. Этот дар может внезапно настичь человека, и он, как будто обретая зрение, начинает видеть вещи, которых до того не замечал. Поэтому благодарность лежит в основе и религии, и любви, и творчества. Благодарность — это особое отношение человека к Богу и миру, состояние открытости. Через благодарность исчезает отчуждение. Человек благодарный открыт другому и поэтому через благодарность приобщается уже не чужому труду, красоте и любви и радости. Радость даётся нам по причастию к источнику радости через благодарность. Только благодарньтй человек способен к подлинной радости. И наоборот, если этой радости нет в жизни, значит причина тому — неспособность к благодарению, невосприимчивость к любви другого. Какие бы милости Господь ни изливал на меня — единственные врата радости, врата благодарности закрыты во мне и мною, я недосягаем для радости. Поэтому мы и молимся перед Причастием: Возьмите врата, князи ваша, и возьмитеся врата вечная, и внидет царь славы (Пс 23:9).
Святитель Григорий Богослов пишет: “Мы получили бытиё, чтобы благоденствовать”. другими словами, мы живём, чтобы жить и получать от этого радость. Господь создал человека для того, чтобы он получал радость от того, что он делает. Не удовольствие, а радость. Удовольствие сопряжено с эгоизмом, радость — с благодарностью. Тогда не будет дерзостью сказать, что радость и есть смысл жизни, и даже: радость и есть жизнь. То, что максимально противостояло жизни — смерть, побеждено Воскресением Христовым, и потому радость Евхаристии, радость Жизни есть радость Пасхи. Радость Пасхи — радость восстановленного, исцелённого и цельного человека, радость бессмертия, бессмертия всего человека, а значит и — радость тела. Пасха возвращает нам радость тела. Она есть у детей. Когда мы видим, как танцуют дети, как они бегают, дурачатся — это радость тела, присущая только детям, далеким от парения похоти. Они живуг в первый раз и ещё недалеко отошли от начала жизни и не утратили возможности радоваться телу, радоваться телом. Для взрослых чаще всего эта радость закрыта, потому что с радостью тела в них спорит удовольствие плоти. Тело даёт радость, плоть — удовольствие. Радость тела открыта для девственников, живущих в благодарности и благодарении, для целомудренных, но это только начатки, предвосхищения той цельной радости всего исцелённого человека, которая возвращается нам, возвращая нас в детство через Пасху. Пасха — это радость тела, тела воскрешённого, обоженного, а значит, пронизанного Божественным совершенством, Божественным блаженством и Божественной радостью. Пасха возвращает нас в детство, а значит — к самому Источнику Жизни, изобильному и неиссякаемому. Только во Христе мы способны приобщиться подлинной радости. И эта радость всё человеческое преображаёт и исцеляет, наделяет подлинным цветом и звучанием. Поэтому только христиане способны чисто и светло радоваться простым человеческим радостям. В отеческих книгах их называют “утешениями”. Принятое с благодарностью и благодарением доставляет подлинную радость — радость уютного дома, теплой постели, радость конфет, хорошей книги, удобной одежды и т. д. Подлинная радость освобождает от рабства вещам и дарит вещи, освобождает от страха и учит радоваться Богу с трепетом (Пс 2: 1 1), освобождает от страстей и возвращает радость быть человеком.
Бесценный и живительный дар Евхаристии, “ложечка Жизни”, как говорят дети, доступен нам благодаря подвигу Богочеловека. Бог-Слово приходит на землю, принимает в Свою Ипостась всю полноту человечности — вочеловечивается, исцеляет человека в Самом Себе, становится родоначальником нового, живого человечества и ветхого человека — трупоносца — насыщает Жизнью, приобщая его исцелённому и обоженному человечеству. Это не просто повод для радости и благодарности, это и есть Радость в её чистом виде. И сегодня мы принимаем эти дары Человеколюбца и всем своим существом, душой и телом, сердцем и помышлением благодарственно славим Того, Кто для нас есть истинное желание и неизреченное веселие и Кого ныне поет вся тварь. Аминь.
