Священномученик Филарет Великанов, иерей
Октябрь 23rd 2013 -
Память 11/24 октября
10 октября н. ст. 1918 года, председателем ЧК по борьбе с контрреволюцией на чехословацком фронте Лацисом был подписан ордер №343 на обыск и арест священника Филарета Великанова, следующего в списке жертв безбожной власти. А 31 октября ст. ст. в журнале собрания Казанской Духовной Академии появилась следующая запись: «Перед началом заседания Преосвященный Ректор Академии сообщил о внезапной кончине эконома Академии, священника Филарета Иоанновича Великанова. Собрание, заслушав сообщение, пропело почившему „Вечную Память“...»
Филарет Иоаннович Великанов родился 14 мая 1873 года в семье дьякона города Верхнего Ломова. Окончил Пензенскую духовную семинарию и указом за №9091 Пензенской Духовной Консистории 7 октября 1891 года был определен на псаломщицкое место к соборной церкви города Нижнего Ломова. С 18 октября 1895 г. состоял учителем Нижне-Ломовской воскресной школы. Однако, чувствуя в себе призвание к служению церковному, по собственному прошению, 10 сентября 1896 года указом Духовной Консистории за №4261 был назначен на диаконско-учительское место в с. Суркино Наровчатовского уезда, а 25 мая 1896 г. епископом Пензенским и Саранским Павлом (Вильчинским) рукоположен во диакона к Христорождественской церкви того же села. 11 июня 1897 года указом все той же Пензенской Духовной Консистории за №6762, Филарет Великанов был перемещен в село Большой Азяс Краснослободского уезда, а резолюцией Епархиального Преосвященного от 23 августа 1901 года за №3883 (по предложению училищного правления) назначен экономом Краснослободского духовного училища.
2 марта 1904 года указом Пензенской Духовной Консистории за №3534 о. Филарет был назначен диаконом с. Оброчного Краснослободского уезда, в марте 1904 года — экономом Тихоновского духовного училища г. Пензы, а 10 июня 1909 года — экономом Пензенской духовной семинарии. Высокопреосвященным Владимиром, архиепископом Пензенским и Саранским, рукоположен в сан священника 30 октября 1916 года.
О. Филарет был несомненно хорошим администратором, в пользу чего свидетельствует и последовавший в ноябре 1916 года перевод его в Казанскую епархию на должность эконома Академии (напомним, что в России существовало всего четыре Академии, и эконом одной из них, несомненно, был фигурой значительной). Кроме того, о. Филарет определяется священником Михаило-Архангельской академической церкви, что говорит уже о его пастырском таланте. Ведь в проповедях перед академической аудиторией нужно было быть и прекрасным оратором, и глубоко образованным человеком, чтобы не стать бледной тенью на фоне тех, чьи труды признаны и отмечены не только Россией, но и научным миром Европы.
О. Филарет овдовел еще в бытность свою диаконом, и, будучи священником целибатным, все свои силы, знания и свободное время приносил на алтарь бескорыстного пастырского и административного служения. Последнее, связанное с материальными и денежными вопросами, требовало от него особой щепетильности и честности, и, как видно это из дел Правления Академии, о. Филарет удовлетворял всем этим требованиям и пользовался безусловным доверием и уважением академической корпорации. Вот и Московский Археологический Институт (бывший Императорский Московский Институт им. Императора Николая II) единогласно избрал 23 мая 1918 года о. Филарета в свои члены-сотрудники.
Февральский и октябрьские перевороты о. Филарет воспринимает, как ужасные и несправедливые события, однако всецело полагается на волю Божию и продолжает свое духовное служение вопреки неизбежно надвигающемуся террору.
После месячного пребывания в Казани Народной армии и учредиловцев, большинство священников покинуло свои приходы, небеспричинно опасаясь за собственные жизни и жизнь своих домочадцев. Многие приходы стали обращаться в Епархиальный Совет, возглавляемый в первые недели после ухода белочехов, молодым архимандритом Иоасафом (Удаловым), с просьбой найти им хотя бы временных настоятелей. Доходило до того, что некому было крестить и отпевать.
Поскольку значительная часть студентов Академии покинула город и начало учебного года откладывалось на неизвестные сроки, то Академия не так нуждалась в церковном окормлении и требоисполнении, как приходские церкви (тем более, что после взятия Казани по городу валялось множество неотпетых и непогребенных тел). Посему, когда заводской комитет рабочих при заводе братьев Крестовниковых обратился в Академию с просьбой разрешить о. Филарету, как одному из немногих не бежавших с белочехами священников, временно исправлять службы и требы в Борисоглебской церкви, Академия и Епархиальный Совет дали такое разрешение. О. Филарету 10 сентября 1918 года за №1118, был выдан специальный Билет «в том, что ему разрешен отпуск для исправления треб в Борисоглебской церкви (в районе завода бр. Крестовниковых) с 11-го сентября сроком на один месяц», за подписью исполняющего обязанности ректора Академии профессора В. И. Несмелова.
Заводской комитет, в свою очередь, 12 сентября выдал о. Филарету удостоверение в том, что «предъявитель сего священник домовой Михаило-Архангелъской Академической церкви Филарет Иоаннович Великанов, временно приглашен для исправления Церковных служб и треб, касающихся священника, в Борисоглебскую церковь. С 1-го мая 1918 г. проживал в здании Академии, а с 10-го сентября 1918 г. до сего времени, проживает в церковном Борисоглебском доме».
В виду того, что большевики, по своему приходу, объявили массовую мобилизацию, действуя гораздо методичнее и жестче белочехов во всех отношениях (реквизиция, призыв, учет оставшихся офицеров, бывших полицейских студентов, преподавателей и священников, арест в чем-либо подозреваемых и всех «бывших» людей, карательные рейды в бунтующие против новой власти села и пр.). Собрание рабочих, желая оградить о. Филарета от призыва в Красную армию и от карательных мер (наивно полагая, что их мнение имеет какой-то вес для репрессивных органов) дало священнику 24 сентября 1918 года удостоверение, в «том, что он освобожден от мобилизации, объявленной Военным Комендантом города Казани приказом №4, согласно резолюции рабочих». Что говорить о той благодарности, которую питали рабочие к о. Филарету, бывшему в тяжелый для них час утешителем и духовным отцом. Ведь многие из рабочих семей уже познали горькие плоды гражданской междоусобной брани. О. Филарет был тем, кто провожал в последний земной путь убитых и скончавшихся и тем, кто крестил новорожденных... Он исповедовал и причащал, он молился о спасении жизней и спасении душ. Предчувствовал ли о. Филарет, что уже последние земные дни проводит в церковном служении (и что у него иное служение, иное свидетельство о Христе)? Был ли страх пред надвигающимся беззаконием или было великое молитвенное дерзновение: "аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое, аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю ".
10 октября 1918 г. Лацис выписал ордер №343 на арест Великанова Филарета Ивановича, а 11 октября отцу Филарету уже предъявили показания двадцатиоднолетнего Кузьмина, «коммуниста отряда ЧК», и Тимофея П., «взводного отряда ЧК», которые во время белочешского мятежа будто бы были опознаны Великановым, когда тот — вооруженный (!) — ходил по Академической слободке и требовал расстрела прятавшихся коммунистов. Свидетельство Кузьмина (до работы в ЧК служившего денщиком у генерала Воронова) могла якобы подтвердить одна женщина, но ее «не оказалось в городе», показания же другого «свидетеля» и вовсе были опровергнуты его земляком (тем, что приютил скрывавшегося чекиста), заявившим, что во время осмотра квартир академических служащих Великанов не только не был вооружен, но и никому ни арестом, ни расстрелом не угрожал.
Сам священник не мог понять, как это можно требовать расстрела тех, кого он в глаза-то не видывал. Да и не ведал отец Филарет за собой никакой вины, поэтому и из Казани никуда не бежал, не скрывался.
В квартальный комитет Академической слободки он вошел как эконом академии, служащие и учащиеся которой, в основном, в этой слободе и проживали. На допросе 11 октября о. Филарет так восстанавливал ход событий: в первый же день к нему пришли представители новой власти и пригласили его сопровождать их при обыске здания КДА. Перед этим о. Филарет послал студента известить проживающих в Академической слободе об обыске. «В восточный корпус,— свидетельствовал священник,— я сам ходил, и предупредил об обыске ректора, секретаря Академии и других служащих, чтобы они не беспокоились. Во время посещения... квартир я был невооружен». «Роль моя при обыске,— продолжал священник,— заключалась исключительно в удостоверении академических служащих и учащихся... При обыске никого не арестовали. Я был членом квартального комитета, и моя обязанность заключалась (в том, чтобы) будить жителей для дворовой охраны... я никого не опознавал, ни на кого не указывал из Советских работников и красноармейцев.» Более того, когда кучер сообщил о. Филарету, что в конюшне скрывается один красноармеец — мусульманин, священник не выдал его, не желая быть хотя бы косвенным участником гражданской междоусобицы и принимать на себя грех в возможном пролитии крови. Священник только попросил, чтобы красноармеец покинул Академию, ввиду скорого в ней обыска. Но следователем этого услышано, конечно, не было...
Кузьмин обвинил о. Филарета еще в том, что во время юнкерского восстания в Казани, когда Кузьмин, будучи денщиком генерала Воронова, вдруг проникся сочувствием к большевизму и перерезал телефонный провод, о. Филарет, якобы заметивший сию акцию, донес на Кузьмина, тот был арестован. Священник отверг всю эту бессмыслицу с революционным подвигом молодого чекиста, заявив, что «не видел, чтобы кто-либо перерезал телеграфную проволоку». Единственно, что он сделал такого, что может ему вменить советская власть, так это то, что, когда ему «было поручено собрать с Академического двора пожертвования на нужды „Народной армии“, он это исполнил. Это признание о. Филарета в том, в чем его не обвиняли, но что могло бы стать главным против него обвинением лишний раз свидетельствует в пользу безвинности православного пастыря, не бегущего собственных дел, но и не берущего на себя несуществующих вин.
Последний „свидетель“, некто Виктор Труль, по партийной принадлежности „сочувствующий коммунист“ сказал немного, но в духе грядущих сентенций Вышинско»... про деятельность Великанрва во время белогвардейцев я не могу ничего сказать. До этого мне приходилось с ним сталкиваться на чисто хозяйственной почве и благодаря этому (чему? — А. Ж.) могу определенно сказать, что он по своим действиям (каким?! — А. Ж) не был сторонником Советской власти".
Насколько тяжелы были дни тюремного заключение в «Набоковке» (дом Набокова по ул. Гоголя, где первоначально разместилась ЧК, и в подвалах которого проходили расстрелы; до недавнего времени на стенах этих подвалов были видны бурые пятна крови) и томительного ожидания смертного часа, видно из чудом дошедшего до нас предсмертного письма о. Филарета, адресованного ректору Академии епископу Анатолию. Письмо о. Филарета состоит из четырех частей, причем каждая следующая составлялась в невыносимом ожидании скорого расстрела. Из этого письма видно, как развивается в душе осужденного к казни священника внутренняя борьба чувства усталости и растерянности от допросов и издевательств, с чувством пастырского достоинства и христианского смирения. Смирения до самоуничижения, до «незнания за собою добрых дел», до утверждения, что вся жизнь «пройдена в одних только грехах». В этих строках и сокрушение о жизни, и покаяние о прегрешениях, содеянных в ведении и неведении, и скорбь о больной матери, которую просто убьет известие о расстреле сына, и недоумение по поводу предъявленных обвинений... Но в этих же простых, спешно записанных строках — видим мы и величие духа одного из тех тысяч священномучеников, что в страшный век всеобщей апостасии явили нам подвиг свидетельства о Христе:
1) «Сегодня в среду 23-го (cт. ст. 10/Х — 18) я переведен за решетку, это признак того, что меня подготовляют к расстрелу. Но меня одно успокаивает, что я не виноват ни в одном предъявленном мне обвинении... Обвинения: что я выдавал и опознавал красноармейцев, подписывал смертный приговор Трулю и Морозу и т. п. Усердно прошу всех молиться обо мне. Сообщите матери при случае о моей (смерти)... Прошу Ваших молитв. Бог наказывает меня за мои грехи. Иду спокойно. Молитесь и не забывайте в Ваших молитвах многогрешного иерея Филарета».
2) (Число не помечено, вероятно, четверг). "Доживаю последние минуты. Тяжела жизнь в Набоковском подвале; смерть-то, пожалуй, и лучше. Хотел написать предсмертное прошение Зегеру (Вегеру? — А. Ж...) о выдаче моего трупа Академии для погребения, но, думаю, что бесполезно. Молитесь о мне, да простит Господь мои согрешения по Вашим молитвам, со мной вместе страдает священник из У слона, и, должно быть, одновременно со мною (предстанет. — А. Ж.,) пред Престолом Всевышнего. Начальник караула сообщил, что готовится пять могил невдалеке у Архангельского кладбища. Возьмите оправдательные документы к приходо-расходной книге, они в столе в ящике в кабинете. Пока, прощайте, дорогие и близкие.
3) (Тогда же и на том же листе) «Смерть меня не страшит, чем объяснить это? Тем ли, что я много пережил или тем, что мне уже надоел арест? И кроме того, меня поддерживает то, что из всех предъявленным мне обвинений, я ни в одном из них не виновен. Мой обвинитель —Кузьмин, которого я никогда даже не встречал. Что же касается остальных обвинителей..., то я собственно и не могу даже догадаться, чем я мог им досадить.
Молю и прошу Вас, Владыко, и всю Академическую корпорацию простить меня за все мои прегрешения, Содеянные в ведении и неведении. Не забывайте меня в Ваших святых молитвах. Вся жизнь моя пройдена в одних только грехах. Добрых дел я за собою не знаю. Простите и молитесь за многогрешного раба Божия иерея Филарета».
4) (Тогда же, там же. Здесь о. Филарет, уже совершенно спокойно, просит своего душеприказчика, епископа Анатолия, распорядиться о сообщении родным и распределении оставшихся на квартире вещей). «Удобнее всего написать письмо о мне брату, а не матери — адрес г. Краснослободск Пензенской губ., эконому Духовного училища Павлу Ивановичу Великанову. Ему можно написать все, что со мной произошло, а он уже постарается передать матери, предварительно подготовив ее. Мать уже пожилая и больная; это известие может ее убить. Ал. Дм. от меня передайте благодарность за все заботы и хлопоты обо мне. Передайте ему на память мою мягкую мебель. Ковры — в церковь, картины — передайте студентам. Сбережения, какие найдутся при помощи Правления Академии, т. е. по ревизии книг и по указанию о. Феофана, распределите так: 2/10 части сбережений — в Академическую церковь, а остальные через брата перешлите матери и сестрам, но прежде всего уплатите долги».
Вот они, бесценные свидетельства, донесшие до нас из чекистских застенков потрясение, боль и одновременно торжество несломленной веры русского пастыря, чья главная вина перед безбожной властью заключалась в том, что он был и оставался до последней минуты земной жизни православным священником, безропотно несущим свой пастырский крест на свою Голгофу...
Военно-полевой трибунал Военно-Революционного Совета 5-й армии (в лице следователя Бабкевича) вынес постановление: «Священника Великанова Филарета Ивановича за участие в контр-революционной авантюре чехословаков и опознании в квартальном комитете, состоя в качестве члена его, красноармейца Самарского отряда..., подвергнуть высшей мере наказания».
Лацис утвердил этот приговор 22 октября, и вскоре приговор был приведен в исполнение.
В письме (дата написания не известна) С. Талызина своему отцу, написанное из заключения, об о. Филарете сообщалось: «Папа! Портмоне и ключи передай еп. Анатолию, и скажи ему, что свящ... Великанов расстрелян... Воля покойного была такова: исходатайствовать о выдаче тела для погребения, затем, имеющиеся у одних знакомых, которых (епископ) Анатолий знает, его деньги по уплате долгов переслать его матери. Покойный с должным мужеством принял свою мученическую кончину (Вместе с ним также был расстрелян свящ. В. У слон Даниил Дымов. Если же (епископу) Анатолию не удастся получить для погребения тело Великанова, то последний просил за него молиться. Фамилия знакомых, кажется, Целебрицкие. Недавно был доставлен к нам Николай Евтропов, которому предъявлено обвинение как бывшему еще в январе месяце секретарю Церковного Совета. Будьте все здоровы. Сергей» .
Дошло и еще одно, последнее, послание о. Филарета на имя о. И. (о. Иоасафа или о. Ионы), врученное 11/ХI 18-го: «Моя предсмертная (просьба): не оставьте в поддержке моей семьи. Остается совершенно без (средств). Я жду смерти, но когда — Богу известно. Тело мое можно найти у газ(ового завода)».
Неизвестно, было ли оно вручено адресату сразу по написанию (тогда о. Филарет был расстрелян 11 ноября н. ст. 1918 г.) или же спустя какое-то время после расстрела священника. Как бы то ни было, но сердца православных казанцев хранят в себе память об о. Филарете, последнем настоятеле академической церкви, убиенном в 1918 году.
В 2000 году – по решению юбилейного Архиерейского Собора иерей Филарет великанов был причислен к лику общероссийских святых в числе других новомучеников и исповедников Российских.
Память ему совершается 29 окт./11 ноября, в день его мученической кончины, 4 (17) октября — в день празднования Собора всех Казанских святых, а также — в день, когда празднуется Собор новомучеников и исповедников Российских.
