Духовное бесплодие
Август 21st 2015 -
Митрополит Лимасольский Афанасий
Человек, входя в Церковь и подвизаясь в ней, хочет видеть какой-нибудь результат. И это непременно случится: в нем что-то изменится, будет некий плод всех его усилий и борьбы. Святые отцы говорят: всё, что мы делаем, живя церковной жизнью, мы делаем для стяжания Святого Духа. Цель жизни во Христе, учит преподобный Серафим Саровский, и есть это стяжание Святого Духа. Как видим, существует конкретная цель, ради которой мы ведем борьбу – ту малую борьбу каждого из нас.
Вспомним притчу Христа в Евангелии, где Он говорит о сеятеле и семени, падающем в сердце людей и дающем плод[1]. Когда речь заходит о плодах, мы представляем себе дерево, приносящее плоды. У духовной жизни есть параллели. В Евангелии Христос сравнивает Себя, Бога, с Сеятелем. И говорит нам нечто важное: в конечном счете бремя плодоношения и ответственность за плоды несет не семя и не сеятель, а почва. Сеятель, говорит Христос, это Бог, а семя – слово Божие[2]. И Бог Один и Тот же для всех, все так или иначе слышат Его слово. Каждый слышит слово, принимает его, и земля, почва – вот то, что несет бремя плодоношения и ответственно за плоды семени.
Поэтому Христос говорит, что когда земледелец вышел сеять, то какая-то часть семян упала на дорогу, но земля здесь утоптана и, естественно, не может принять семя, которому для роста нужно покрыться почвой. А поскольку семя остается лежать на дороге, то птицы могут склевать его; и действительно, птицы небесные прилетели и склевали его. Второй тип земли – это земля каменистая. Семя падает на нее, находит немного почвы, с легкостью дает росток, но укореняется неглубоко, и, лишь только росток начинает тянуться вверх, солнце жжет его, и он засыхает, – это семя тоже не может дать плода.
Третий случай – земля, покрытая терниями. Это хорошая почва, но не вспаханная и зараженная терниями. Семя прорастает, но терния и плевелы глушат его, и оно не может дать плода.
Четвертый случай – хорошая, вспаханная земля, которая принимает слово и дает много плодов: 30, 60, 100…
Это все образы наших сердец, и поэтому Христос говорил так. Посмотрим же, как произрастает в нас тот плод Духа, о котором пишет апостол Павел[3].
Святой Дух Один и Тот же для всех. Бог хочет, чтобы все люди спаслись и приблизились к Нему[4]. Он судит о людях невзирая на лица, и Он ни с кем не устанавливает каких-то особых отношений. Он любит всех одинаково, в Его любви нет никаких предпочтений. Мы говорили об этом много раз, и это важно – знать, что Он любит всех безмерно, совершенно. Он не любит одного меньше, другого больше, как иногда говорят о ком-нибудь: «Он любимец Бога!» Вот в Евангелии сказано, что Христос любил святого евангелиста Иоанна[5], – и это значит не то, что Христос делал разницу между людьми, а то, что сам апостол и евангелист любил Христа больше, чем остальные.
Мы вот как определяем меру нашей любви к Богу: ты должен возлюбить Бога всецело и чувствовать в себе полноту Его присутствия, соответственно возможностям человеческой природы. Поэтому очень важно знать, что Бог любит всех одинаково, а уже мы сами определяем меру нашей связи с Ним и любви к Нему.
В евангельской притче плод, который должно дать семя, – это плод Духа. Но прежде опишем каждый из четырех типов людей.
Первый случай: семя упало на дорогу – на утоптанную землю.
Это сердца тех людей, которые совсем не расположены к тому, чтобы принять слово Божие. А слышат они его в самых разных обстоятельствах. Все люди без исключения услышат слово Божие; даже если им не доведется услышать Евангелия, открыть для себя таинства Бога, Христа и Церкви, то Бог все равно найдет способ говорить в самих сердцах людей. Знайте, что ни один человек никогда не сможет сказать Богу (я имею в виду не то, что он не сможет сказать сейчас – сейчас каких только глупостей мы не говорим и не творим! – а в последний день, в тот день, когда мы предстанем пред Богом. И когда я говорю, что мы предстанем пред Богом, то подозреваю, что мы не будем стоять пред Ним спокойно, когда очутимся прямо перед Богом и увидим Его лицом к лицу) – так вот, тогда никто не сможет сказать: «Господи, если бы хоть слово кто-нибудь сказал мне о Тебе! Тогда я бы услышал, я бы знал о Тебе! Но мне не пришлось ничего такого слышать. И я совсем ничего о Тебе не знал!»
Человек может и не найти Нового Завета, и ничего не слышать об этом; среди тех, кто живет рядом с ним, может не быть ни одного христианина; он вообще может жить в джунглях – однако Бог в Своей бескрайней любви, как Отец всех людей, найдет способ, как говорить с каждым, как сказать ему то, что Он хочет ему сказать. Доказательство тому – ветхозаветные патриархи Авраам, Иаков и Исаак: все эти великие святые не знали ничего, но Бог говорил с ними и открылся им. Да и многие из нас хоть и родились христианами, но не имели никакой связи с Церковью, и в их жизни ничто даже и не напоминало о Боге и Церкви, и все же Бог действует в каждом человеке и постепенно приближает его к Себе. Так что Бог никого не обделит – никого. Все удостоятся Божией любви, и уже от самого человека будет зависеть, как вести себя и каким в итоге предстать пред Богом.
Первый случай – твердая земля. Сказанное Христом видим и мы сами, и братья наши. Сталкиваешься порой с такими людьми, которым говоришь, говоришь, говоришь – но не получаешь абсолютно никакой реакции. Никакой. Конечно, так будет не всегда; это сегодня так, а что с ними будет завтра – этого мы не знаем. Поэтому не нужно отчаиваться; и говорить слово Божие нужно всем людям. Мы никого не можем отвергать.
Вспоминаю один реальный случай из тех времен, когда я жил на Святой Горе. Тогда мы были молоды и полны энтузиазма. И вот пришел к нам однажды один очень хороший молодой человек, родственник которого был нашим монахом, и остался на Афоне. Он разочаровался в жизни, но это был очень красивый, хороший юноша – конечно, судя по-человечески. И он не ходил в храм. Я говорил ему:
– Хотя бы из любопытства не хочешь зайти в церковь?
Нет, он оставался на улице, даже не заглядывал внутрь. А я загорелся идеей привести его в Церковь, все старался поговорить с ним, рассказать ему то-то и то-то, чтобы он изменил свой образ жизни. И вот объяснял я ему, объяснял массу всяких вещей – все впустую. И я сказал себе: «Видно, нет у меня должной силы».
Однажды я повел его в Катунаки к старцу Ефрему. Я говорил себе: отведу его туда, старец ведь – пророк, святой человек, и не может так быть, чтобы его не тронула эта встреча и сам вид великого святого старца.
К скиту, ютившемуся в скалах, мы добирались пешком; пейзаж вокруг впечатлял: там ведь пустыня Святой Горы. Я объяснял ему что-то в тысячный раз; и еще сказал – а с нами со всеми он здоровался по-мирски, и нас это не коробило, – так вот, я сказал ему:
– Мы придем сейчас к старцу-пустыннику, а он уже 50 лет живет в Катунаки – и ты, когда мы придем, поцелуй ему руку.
– Я рук не целую!
– Слушай, мы же не говорим тебе, чтобы ты облизал его руку! Да и что ты потеряешь от этого?! Он старый человек, ему уже лет 70–80 (ему тогда столько было). Ничего с тобой не будет… Он тебе в дедушки годится. Ведь это же благословение – ты так и смотри на это! Здесь так принято; пойми: это мы так здороваемся друг с другом.
В общем, я как-то уговорил его, и он сказал, что поцелует старцу руку. Но я боялся, как бы отец Ефрем действительно не задел его за живое, ведь там не было любезностей и этикетов. Как бы он не сказал ему чего-нибудь такого… после чего он вообще отвернется от Церкви. А я вроде как стараюсь привести его в Церковь.
Пришли мы; нас было двое-трое монахов и этот молодой человек. Ну, по пути мы старались подготовить его к встрече со старцем, все твердили:
– Ты его слушай, он святой, он пророк.
Вот добрались, вошли в каливу отца Ефрема – а он был болен, много лет не вставал. Он обнял нас, поцеловал, монахи приложились к его руке. Подошел и этот молодой человек. Отец Ефрем схватил его и говорит:
– Ну, как ты, капитан?
«Да уж! – сказал я себе. – Теперь все пойдет насмарку». Дело в том, что капитанами в тех местах называли сторонников одной партии, которая в какой-то период по меньшей мере теоретически отвергала связь с Богом, и этот человек был ее членом, а в университете даже был председателем студенческого клуба этой партии.
Ладно, вот сели мы, и старец начал говорить, и говорил он такое, что, действительно, можно было понять так: все это относится к нашему молодому человеку. В какой-то миг, когда мы сидели так, я спросил его:
– Ты слышишь, что говорит старец?
– Ну, он же это говорит всем!
Говорит всем? Когда отец Ефрем услышал это, он спросил:
– Всем? – а потом: – Я это говорю не всем, я говорю, когда нужно.
Так вот. Потом мы учтиво вышли и оставили его там. Отец Ефрем сказал ему:
– Ты останься! – и рассказал ему о многом касающемся его личной жизни.
И вот он вышел, и мы отправились домой. Он был весь мокрый от пота, потрясенный и с красными глазами – видно было, что он плакал там. Мы вернулись к себе, а он все молчит.
– Что тебе сказал отец Ефрем?
– Да так, всё о личном.
– А то, что он тебе говорил, так и было?
– Да, все так и было.
И вот я дальше принялся за свой труд его обращения, но он по-прежнему не менялся. Ровным счетом никак. И тогда другой старец, живший с нами, сказал мне:
– Оставь его! Этот молодой человек, к сожалению, мертв. Он глух ко всему!
И действительно, он не увидел ничего из очень многого, что видел: у него брат был монах, родные – церковные люди, он видел святых людей: старца Паисия, старца Ефрема – и ничего. Не меняется человек, земля тверда.
Так почему же так получается? Но мы не можем осуждать ни одного человека и говорить: «Он пропащий». Никто не пропащий. Может, сегодня он и пропал, а завтра Бог найдет его. Сегодня, может, у него это окаменение, а завтра Бог найдет способ изменить его. За свою жизнь нам довелось видеть сильные перевороты в людях, которые менялись в 80, 85 лет и даже достигали высоких вершин добродетели.
Вспоминаю одного деда, который жестоко мучил свою жену. Когда его супруга умерла, ему был 81 год. Он причинял ей много страданий; что и говорить, тяжелый был человек, занозистый, когда был в силе. Такая страшная злоба у него была. А жена у него была святая: день и ночь в церкви – действительно святая женщина. И вот когда приблизились последние дни ее жизни, она его упросила, и он за месяц-другой до того, как ей умереть, сжалился и разрешил ей принять монашество. Она стала монахиней, прежде чем умереть.
Она умерла, и он после ее смерти в свои 82 года пришел на Святую Гору. Мы, когда его увидели, спросили:
– Ты пришел сюда, дед, в 82 года?
А он тоже пришел подвизаться, и никто бы не мог сказать ему: «Не надо!»
Он пришел в тот скит, где мы жили, и прожил там два года с половиной. А кончина его действительно была кончиной святого человека, и жил он преподобной жизнью. Когда дети, навещавшие его, пока он был жив, вспоминали и рассказывали нам, каким он был раньше, то мы думали: «Но возможно ли, чтобы этот человек был таким?» И, тем не менее, он был таким – мы слышали это от родственников, друзей, соседей и знакомых, что он был тираном, а вот после 80 лет изменился и подобрел. Так что у нас есть еще время, если, конечно, мы вообще доживем до 80!
Поэтому никогда нельзя говорить о другом человеке:
– Да ну его! Он уже ни на что не годится!
Никогда! Ты не знаешь, может, он в последний момент изменится. Да и что говорить о бедном дедушке, когда разбойник первым вошел в рай![6] Он опередил и апостолов, всех. Вошел даже раньше Пресвятой Богородицы. Разбойник, убийца, злой и окаянный человек – таким он был. Он не был каким-нибудь преуспевающим человеком, он не был похожим на современных разбойников, которые после грабежей идут давать интервью по телевидению. Он был настоящим и действительным разбойником: убивал, насиловал, крал, обижал – все делал. Но в последние минуты своей жизни на кресте он сказал одно только: Помяни меня, Господи! – и отправился прямиком в Царство Божие.
Первым, кто попал в рай, был разбойник. И первым, кто попал в ад, был апостол Христов. И то, как это все происходило, – для нас великий урок. Поэтому человеку никогда нельзя ни отчаиваться, ни ставить крест на другом. Поэтому мы не имеем права говорить:
– Знаешь, сын мой, такой, какой ты есть, ты никуда не годишься! Ты пропащий человек!
Ни о другом, ни о себе нельзя говорить так: «Ты каждый день совершаешь столько грехов, тебе нет спасения, нет никакой надежды на то, что ты спасешься!» Это грех, это отчаяние, это трагическая ошибка, это самый большой грех, который только может совершить человек.
И как говорится в молитвах ко Святому Причастию, мы не отчаиваемся в своем спасении[7]. Почему? Не потому, что я нечто, не потому, что я когда-нибудь сделаю что-нибудь и спасусь. Нет! А ради Божия милосердия и Его все превосходящей любви: ведь я же, Боже мой, действительно не могу ничего сделать, но Ты – Бог, Ты – Жизнодавец и можешь воскресить меня и спасти. Ты можешь меня спасти! И поэтому я надеюсь не на себя, не на свои дела, а на Божию любовь, милосердие, милость. Вот это важно.
И знаете, уже одно то, что человек надеется, призывает имя Господне, вздыхает и говорит: «Боже мой, спаси меня!» – уже одно это очень существенно. И он не погибнет. Он погибнет только если скажет: «Все кончено! Для меня все погибло! Я не смогу спастись!» Но, опять же, этого нельзя сказать до самого последнего мгновения своей жизни.
Поэтому Церковь не допускает того, чтобы у человека отнимали даже одну секунду жизни. Пусть кто-то и говорит: «Да это же аппараты поддерживают в нем жизнь, он же весь в трубках, уже наступила клиническая смерть, его мозг уже умер, так что полная смерть наступит через пять минут». Конечно, за эти пять минут ты можешь забрать у него кучу органов и дать жизнь другому – но только после того, как он умрет!
Это деликатная тема. Он через пять минут умрет! Да, но эти пять минут могут означать спасение этого человека. А ты кто такой, чтобы отнимать у него эти пять минут? Пять секунд. Одну секунду… Есть ли у тебя право на это? На эту последнюю секунду? Человек может обратиться к Богу по-своему. Мы ведь не знаем, как человек чувствует себя и как все у него функционирует в это время: мозг может не действовать, а сердце, существо, душа?
Когда формируется мозг – на пятой неделе? Если еще сформируется, ведь иногда он и не формируется. А за пять недель до этого человек, у которого нет мозга, разве не человек? В первый миг зачатия, когда у него только одна клетка, у него нет мозга, но Церковь говорит: он человек! Развивающийся человек. Поэтому в случае клинической смерти, когда мозг умер, да, он уже не может функционировать, но человек живет, существует, пусть даже эту жизнь и поддерживает аппаратура. Мы не можем отнимать даже последнего мгновения жизни, потому что в это мгновение человек может войти в Царство Божие. Да, путь человека труден, но у него есть надежда. Многого мы не знаем. Не надо никого лишать надежды, и никому никогда не нужно отчаиваться.
Но я знаю и людей, которые вошли в Церковь не через трудности, а через радостные события. Я был знаком с человеком, который был вне Церкви, и это его совсем не волновало, он ничего не боялся. Но он был очень растроган, когда у него родился первенец. Когда родился малыш и он взял его на руки, он понял и прочувствовал, что это такое – произвести человека на свет. Сердце его сокрушилось, в этот миг Бог посетил его, и после этого он пришел исповедоваться в слезах. И не говорил ему никто о Боге, и не было у него никакой связи с Богом, да и знать он ничего не знал. Это было сопряжение с Богом, с Церковью, с Таинствами, буквально возродившее его, – первое прикосновение к ребенку.
Один приходит к Богу таким путем, другой – другим, какой путь у кого – мы этого не знаем. Так предадим же себя в руки Божии и будем иметь терпение – в испытаниях, радостях, скорбях, бывающих у нас. И если мы живем в ожидании Бога, если ждем Его, то Бог не обидит нас. Он найдет нас, и пусть даже сердце наше будет как камень, Он найдет способ разбить его, обработать, чтобы семя вошло внутрь и принесло обильный плод.
Второй случай: каменистая земля, где мало пригодной почвы.
Там семена прорастают ненадолго. Это люди, у которых есть доброе расположение, они слышат слово Божие и Евангелие, и на миг семя прорастает. Встречаются такие, которые, лишь заслышат что-нибудь о Христе и Церкви, очень радуются, им это нравится, и они просят: «Расскажи еще что-нибудь!» Они любят читать о святых. Их утешает тот факт, что у них есть какая-то связь с Богом, – но эта связь неглубока. И Христос говорит: «Как только взойдет солнце, станет жарко и пойдут искушения, испытания и скорби, семя тут же засыхает»[8]. Стоит только случиться какому-нибудь искушению, скорби, болезни, испытанию, чему-нибудь неприятному, то, поскольку она неглубока, сразу же обрывается связь с Богом и забываются все слова, обещания, все, о чем мы читали и слушали, потому что, увы! эта связь с Богом была торговой сделкой. Хожу я в церковь, слушаю слово Божие, читаю Евангелие, жития святых, но делаю это я, пока у меня все в порядке. И пока Бог помогает мне.
Есть такие несчастные люди, которые говорят: «Да живет и здравствует Бог! Что я у Него ни просил, все Он дал мне!»
Так они молятся Богу – чтобы у Бога было все в порядке со здоровьем, чтобы Он ненароком не заболел. Они не говорят: «Слава Богу! Я меня все в порядке, потому что Бог помогает мне!» – но в своем невежестве твердят: «Да живет и здравствует Бог!»
Да живет и здравствует, конечно же! Но того и гляди начнешь вопрошать: за что? «За что же мне это, Боже?» За то, что отношение к Богу неправильное.
К сожалению, так мы научаемся. И сердце наше такое, что мы поступаем как люди религиозные, а не церковные. Поступаем как люди религиозные, а у религиозного человека «религиозная» связь с Богом. Для него Бог – Существо, с Которым ему нужно иметь хорошие отношения, нужно служить Ему, подносить Ему то, чего Он желает:
«Чего Ты желаешь, Боже? Желаешь два праздника в году? Они Твои! Одну бутылку масла? Я дам Тебе! Хочешь пять лир милостыни в месяц? Я Тебе их дам. Хочешь, чтобы я пошел исповедаться? Я пойду. Ну смотри же теперь, я дал Тебе то, чего Ты хотел, а сейчас нужно, чтобы и Ты дал мне то, чего я захочу! Я хочу, чтобы Ты хранил меня живым и здоровым, чтобы я не заболел, чтобы никто не заболел, чтобы не случалось ничего плохого! А с того момента, как Ты перестанешь давать мне это, мы разойдемся! Это будет означать, что Ты нехороший человек, г-н Бог! Это будет означать, что Ты меня обманул и подвел!»
То есть «я сделал то, что Ты хотел, а Ты не ответил мне тем же». Это сделка: ты – мне, я – тебе: «Я Тебе даю, но сам тоже должен что-то взять! Ты должен заботиться обо мне! А с того момента, когда в моей жизни перестало быть все в порядке, чего ради я должен поддерживать с Тобой связь? У меня нет оснований доверять Тебе и любить Тебя, поскольку Ты в этот момент мне не помогаешь!»
Все эти чувства и мысли исходят из сердца человека, у которого коммерческое отношение к Богу. Этот человек – наемник, говорящий Богу: «Я сделаю для Тебя эту работу, окажу эту услугу, буду ходить в церковь, но Ты мне за это заплатишь. Я хочу, чтобы Ты сделал для меня то-то и то-то!» Ну, пока Бог исполняет его желания, все в порядке, а если Он не делает этого, тогда человек не поддерживает больше никаких связей с Ним.
В основном такое происходит с людьми, отказывающимися от борьбы из-за искушений или просто с течением времени. Поначалу человек бывает охвачен энтузиазмом, но затем впадает в нечувствие и говорит:
– Читали мы это уже, знаем мы все это! Ну, выучили мы это всё, хватит! Сколько еще читать об этом? Мы же не собираемся стать проповедниками! Довольно нам этого!
Он впадает в нерадение, ему все равно. Искушения и скорби его одолевают, и сердце его не обретает глубины.
Как может сердце обрести глубину? Придать глубину сердцу может только Бог при содействии человека, посредством борьбы человека. Всё, что мы делаем, мы для чего делаем? Мы стараемся сделать многое, переносим трудности, скорби, и это ценно: в этот миг сердце приобретает глубину. Чтобы рухнули все преграды и человек мог возопить и призвать Бога.
Третий случай: наша почва хорошая, но Христос говорит, что на ней растут терния.
Семя Божие падает в землю, но вместе с ним вырастают и терния, которые Господь именует так: заботы, наслаждения и богатство. «А упавшее в терние, это те, которые слушают слово, но, отходя, заботами, богатством и наслаждениями житейскими подавляются и не приносят плода»[9]. Они его подавляют и не дают вырасти.
Есть такие люди, земля которых действительно хорошая. Ты видишь это, понимаешь, чувствуешь, но, к сожалению, семя опять не дает плода. Из-за чего: из-за неведения? Нерадения? Лености? Диаволу известны способы подавить это семя.
Как говорит Христос, первый из них – это наслаждения. Диавол всегда найдет способ поработить нас наслаждениями, плотскими страстями, которые, к сожалению, после грехопадения имеются в нас.
Еще богатство. Богатство – это не только деньги, но и все то материальное, что пленяет нас. Может, у тебя и нет никаких денег, но в уме ты жаждешь их, тогда ты сребролюбив в евангельском смысле слова. У тебя может не быть и десяти лир, но, тем не менее, ты будешь числиться среди богатых. Это так же, как если ты имеешь миллионы, но не привязан к ним, тогда ты и не богатый, но лишь распоряжаешься богатством. Разумеется, последнее очень не просто, но ведь встречаются и такие люди.
Богат также тот, у кого много знаний и кто уверен в них; богат и тот, у кого много сил, и он уверен в них; у кого есть какое-никакое положение в обществе, и он говорит тебе: «Я такой-то! У меня есть знакомства, все меня знают! Я наделен властью! Я уверен в своих силах, в своем положении, в своем имени и знаниях…»
Всё, что отрывает наше сердце от Бога, обращает и направляет к вещам, относится к тому, что Христос называет богатством. То есть это всё то, что нас порабощает. Ты думаешь, что, благодаря своим знаниям, поскольку ты великий учитель, академик, суперинтеллектуал и ум твой остр как бритва, ты уже что-то значишь сам по себе? Когда сердце твое пленено всем этим и ты не считаешь важной связь с Богом, это означает, что ты богат в том же самом смысле, что ты пленник своих страстей. Все, что отрывает нас от Бога и ведет к материальному, человеческому, обращается в грех, в смерть человека.
То же и когда мы превращаем самих себя в идола или становимся идолом для другого. Это иногда бывает в отношениях между мужем и женой, когда ты хочешь стать всем для другого и говоришь ему:
– Я хочу быть всем для тебя!
Или супруга говорит тебе:
– Ты всё для меня! Для меня не существует больше никого на этом свете!
Все эти болезни приводят на память несчастного Нерона, которому говорили, будто он бог, и он, жалкий, верил, что он бог. Так ты питаешься собственным эгоизмом и самомнением и не можешь обратить свое сердце к Богу. Ты ешь свое, словно ешь себя. «Тщеславный человек, – говорит авва Исаак, – питается самим собой и умирает, сам не понимая этого»[10]. Как в рассказе древних греков о кошке, которая, заболев, принялась с наслаждением лизать пилу, потому что ей нравился вкус крови – ее крови, что текла из ран от зубьев пилы. И какое это было для нее наслаждение! Но язык ее был весь изранен, и она умерла от потери крови. То же самое и с тщеславным человеком, который считает себя великим, а если к тому же еще найдутся пять-шесть тех, кто станет твердить ему: «Ты незаменим!» – как он в это поверит! Вот ты и умираешь, ты становишься мертвым для Бога и не знаешь при этом, что умер.
Еще одно терние – это заботы. Что такое заботы? «Еда и работа», – говорил старец Паисий. Что давал фараон евреям, чтобы они забыли о Боге? Еду и работу. Когда ему сказали:
– Царь, евреи молятся Богу!
– Так дайте им в два раза больше работы и в два раза больше еды: пусть работают и едят, пусть им хватает забот, чтобы они занимали ими все свое время и не могли и помыслить о Боге[11].
Заботы – это нечто страшное для духовной жизни. Они великий яд, убивающий человека. Не только духовную жизнь, но и мирскую, да и человеческие отношения. Видите рушащиеся семьи? А почему? «Мне некогда!» Отец погружен в мысли о тысяче вещей. Мать также погружена в мысли о тысяче других вещей. Как этим людям общаться между собой? Ведь все время слышишь: «Сейчас не могу! У меня работа!» Идет ребенок поговорить с мамой:
– Мама, я хочу тебе кое-что сказать!
– Отстань! У меня сейчас работа!
– А когда же у тебя не будет работы?
И человек задается вопросом: «Когда же у тебя не будет работы?»
Заботы, заботы, заботы – они убивают человека. А в итоге ты остаешься ни с чем. Поэтому Бог оставлял евреев, когда они работали – а работали они по 24 часа, ведь это же евреи, бедняги. Но и мы тоже не сильно отличаемся от них…
Поэтому Он и сказал им:
– Нет! Шесть дней вы будете трудиться, а в седьмой не будете делать ничего! Вы будете посвящать его Богу![12]
Почему же Бог сделал так? Чтобы они были людьми, чтобы помнили Бога, чтобы отдыхали, общались между собой. Он дал им столько конкретных правил, что читаешь о них и порой диву даешься. Он сказал им:
– Вы можете ходить на расстояние не большее, чем от броска камня. Возьми камень, брось его, и докуда он долетит, дотуда ты можешь ходить в субботний день. А дальше не можешь.
Суббота означает строгий покой для евреев. Бог специально сделал так, чтобы поставить предел заботам. Бог даже принуждал их в каждый седьмой год не засевать полей, но оставлять их незасеянными, чтобы евреи оторвались от забот. Равно как и отпускать скот. То же самое и с долгами: через каждые столько-то лет ты будешь прощать долги, которые должны тебе другие[13]. То есть Бог принудил их освободиться от оков материального.
У нас, христиан, нет этой строгости, но это не значит, что заботы безопасны для нас. Христос поставил их в один ряд с богатством и плотскими наслаждениями, потому что, к сожалению, они ведут к тому же самому результату: ты забываешь Бога.
Иногда я вижу людей, которые, придя в Церковь, вначале ревностно подвизаются, но искуситель, чтобы соблазнить их, подсовывает им какое-нибудь дело, которым они увлекаются, а потом еще, и еще, и вот уже они забыли обо всем, а в итоге – ревность их остывает. Увлечены работой. Это как играть в лотерею.
А сейчас расскажу вот что, только не смейтесь. Некий молодой человек хотел жениться, но все не встречал хорошей девушки. Он спрашивал:
– Как же мне быть?
– Как быть? Скажи, что станешь монахом, и через неделю каждый день будешь встречать по девушке, потому что все пойдет наперекор тебе.
Стоит начать делать что-нибудь более-менее духовное, как тут же и работа для тебя найдется, и деньги хлынут, только занимайся ими, и масса людей тебя поддержит, и потекут заботы, заботы. Искуситель знает, как загрузить тебя работой, кучей обязанностей и всем на свете; ему нужно одно: не дать тебе делать то, что ты должен делать, – жить духовно.
Забота – очень тонкая опасность для человека, она наносит точный удар и валит с ног, хотя весьма невинна с виду. «Но это же наша работа, наши обязанности, что же мы можем поделать?!» Как я говорю о некоторых банкирах, которые никак не женятся: они женились на своем банке! Они целыми днями томятся в офисе! Даже забыли, что нужно жениться. Забыли?!
– Эй, ты уже вырос, проснись!
– Но у меня нет времени, отче!
Целый день занят, кругом сплошные обязанности; потом дают ему повышение, и это его еще больше закабаляет – и пошло-поехало: работа и еда. Как говорил фараон, «задай ему работы и еды и увидишь, что он забудет о Боге!»
Поэтому заботы – это великое обольщение для духовного человека. Великое обольщение. Духовный человек должен знать меру. Определи себе меру. Скажи: хватит! Довольно на этот день! Не продолжай дальше, остановись, брось! Пришел домой – выключи телефоны, отложи другие заботы, ты сейчас дома, посвяти свое время семейству, самому себе и Богу.
Хорошо, вот ты вернулся домой, но говоришь по телефону. Пришел домой и уселся перед телевизором, перед компьютером и не оторвать тебя – так что от того, что ты дома? Разве другие чувствуют, что ты вернулся? Разве им достаточно будет только смотреть на тебя?
К сожалению, у всех у нас сейчас есть такие устройства, что мы никак не можем остаться наедине с самим собой. А у телефонов столько функций, но они только забирают все твое время. Сколько рассказов я слышал, особенно от тех, кто хочет жениться или женился, о таких проблемах. Уезжаешь на машине куда-нибудь с супругой – и все время говоришь по телефону. Эй, да отключи ты его, сын мой! Скажи что-нибудь своей жене или ребенку! Придет домой, садится ужинать – и разговаривает по телефону. Ну и когда и как с таким общаться? И разве он живет как подобает человеку? Так что нам нужно ставить самим себе пределы!
Знаете, я долгие годы жил на Святой Горе, и у нас освещение было газовыми фонарями. Только дело к вечеру, как сразу же становится темно и опускается ночь. Конец! А в миру ночь не наступает, потому что включаешь лампочку – всё! Уже день. А там в 5 часов вечера уже была ночь. Мы говорили: «Опустилась ночь».
И как говорится в предначинательном псалме, «изыдет человек на дело свое и на делание свое до вечера»[14]. Наступил вечер – ты возвращаешься домой, чтобы поесть, отдохнуть, поговорить со своей семьей.
Я вспоминаю, как в деревне все расходились по домам и ужинали часов в 5–6. Помню бабушку, как она говорила:
– Давай ложиться спать, внучек, уже половина восьмого!
А если дотянешь до восьми часов, то это уже ночь! Тогда не приходилось выбирать. Наступала ночь. Человек тогда следовал биологическим часам, созданным Богом в Своей премудрости. А сейчас ночь превращается в день, и, естественно, день превращается в ночь.
Бог сделал так, чтобы даже природа содействовала правильной жизни человека, а мы приходим и ломаем границы природы, чтобы больше успеть сделать, но при этом разрушаем сами себя.
Недавно я был на одной птицеферме в Лимассоле – совершал там водосвятный молебен. Мне жаль стало несчастных кур: они живут с постоянно включенными над ними лампами. Мне объяснили, что это для того, чтобы они неслись постоянно! Увы, мы даже кур замучили! А после этого еще удивляются, что животные сходят с ума! Так и коровы, и куры сойдут с ума от такой жизни!
Мы, люди, желающие жить духовно, должны научиться полагать себе пределы. Полагайте пределы в своей жизни: пришло время отдыхать – значит, надо отдыхать; говори себе: хватит, вот до сих пор только. Не разрушай свою жизнь заботами! Не надо изматывать себя работой, изводить себя, разрушать. Потом ты потеряешь все. Важно, чтобы человек оставался свободным.
И когда Христос говорит, что заботы – это терние, подавляющее слово Божие, то это означает, что заботы убивают и человеческие отношения тоже. Подумайте, какими мы будем тогда людьми, как будем молиться? Когда у меня нет времени на то, чтобы прийти в себя, как же я смогу остаться здоровым человеком? Поэтому нам надо быть внимательными и определять самим себе границы, чтобы оставаться на ногах. По меньшей мере, на первых порах, пока в нас это не укоренится. Потом уже, когда человек предаст себя воле Божией, жертвуя собой и служа своим братиям, он может получить через это большую благодать, и это будет питать его, но хотя бы вначале человек должен знать свои пределы и не переходить их, равно как и остерегаться того, чтобы заботы не погубили его.
Митрополит Лимассольский Афанасий
Перевела с болгарского Станка Косова
Двери.Бг
18 декабря 2012 года
[1] См.: Мф. 13: 3–8.
[2] См.: Лк. 8: 11.
[3] См.: Гал. 5: 22.
[4] См.: 1 Тим. 2: 4.
[5] См.: Ин.sup>
[6] См.: Лк. 23: 32–43.
[7] В молитве 1-й, святого Василия Великого: «Но творение и создание Твое быв, не отчаяваю своего спасения, окаянный…»
[8] См.: Мф. 13: 6, 21.
[9] Лк. 8: 14.
[10] Ср.: Исаак Сирин, преподобный. Слова подвижнические. Слово 85. М., 2006. С. 627.
[11] См.: Исх. 5: 3–19.
[12] См.: Исх. 20: 9–10.
[13] См.: Исх. 23: 10–11; Лев. 25.
[14] Пс. 103: 23. Этот псалом называется предначинательным, потому что поется или читается в начале вечерни.
Метки: Афанасий Лимасольский
