Впервые — потому что до 1917 года главным праздником русских было Рождество. А ровно 85 лет назад, 28 декабря 1935 года в газете “Правда” вышла небольшая по объёму, но директивная по сути статья Павла Постышева под изящным заголовком: “Давайте организуем к Новому году детям хорошую ёлку!” В те годы многое в стране начиналось с правдинских статей со множеством восклицательных знаков — простых, как указующий перст. Вот и эта лаконичная статья безапелляционно призывала в финале, несколько перефразировав заголовок: “Давайте организуем весёлую встречу Нового года для детей!”

И, хотя до новогодней ночи оставалось три дня, всё завертелось. Накануне 1 января 1936 года в домах пионеров и школах были устроены детские новогодние праздники. А в ночь на 1 января на городских площадях и во многих квартирах впервые за многие годы зажглись нарядные ёлки, украшенные хлопушками. Инициативу подхватила промышленность: заработали заводы по производству ёлочных игрушек. Наступление нового 1936 года отметили скромно: за несколько дней, разумеется, создать полноценную праздничную индустрию было невозможно. И всё-таки были выпущены поздравительные открытки, а на прилавках появились скромные ёлочные игрушки и фигуры деда Мороза из папье-маше. Главными ёлочными украшениями в тот год стали конфеты и мандарины, завернутые в цветную бумагу, и самодельные игрушки из картона и проволоки.

Конечно, эта инициатива не принадлежала исключительно Постышеву — статью обсуждали на заседании Политбюро, и идея новогоднего праздника, который может стать для советских детей заменой ёлочному Рождеству, понравилась Иосифу Сталину. Постышева — уроженца русской глубинки и одного из партийных вождей Украины — избрали для этой роли, потому что он нередко проводил весёлые детские праздники в Харькове и считался “другом советской ребятни”.

Как известно, ещё первый вождь мирового пролетариата, Владимир Ленин, любил ёлочку. С одной стороны, она пробуждала в нём сентиментальные детские воспоминания, с другой — после начала Первой мировой рождественская ёлка в России угодила в опалу — как “немецкая затея”. И Ленин наряжал её демонстративно, вопреки царскому режиму. Возле ёлки он с детства любил играть в кошки-мышки и жмурки.

Любопытно, что Ленин — несомненный, патентованный атеист — называл ёлку именно рождественской, а не новогодней. Такова была сила привычки и традиции. И, когда вождь революции умер, а случилось это 21 января, в его доме в Горках стояла ещё не осыпавшаяся нарядная рождественская ёлка. Её не выбрасывали ещё несколько дней после смерти хозяина…

Радикалы взялись за дело только в конце 1920-х. Педагоги с педологическим уклоном, открывавшие новые миры в пространстве воспитания, яростно боролись со сказкой. А “воинствующие безбожники” пошли в бескомпромиссный поход против религий — и в первую очередь, против православия. Даже самые невинные традиции, связанные с церковными праздниками, их не устраивали. Запретить! В умных методических журналах они всё разъясняли:

А в детском журнале “Чиж” вышли стихи поэта-обэриута с церковной фамилией Введенский:

Конечно, искоренить добрую традицию они не сумели. Иначе бы и не возникла необходимость в столь назойливой антиёлочной пропаганде. Сохранилось немало воспоминаний о том, как ёлки для детей наряжали тайком, за плотно зашторенными окнами. Так было с 1930 до последних дней 1935 года.

И только в середине 1930-х, когда на некоторое время в качестве главного лозунга страны зазвучало эпикурейское “Жить стало лучше, жить стало веселее!”, стало ясно, что без сказок и без детских праздников нам не обойтись. И их нельзя разворачивать только вокруг трудового воспитания. Как говаривал ещё царь Алексей Михайлович, “Делу время, а потехе час”. Почти одновременно в стране появились джаз-банды, футбольный чемпионат, массовое производство шампанского и мороженого и… новогодние ёлки.

Сказку пришлось придумывать почти с нуля, взяв на вооружение лишь некоторые уже существовавшие в русской литературе сюжеты. Рождественского деда в России ещё до революции чаще отождествляли с фольклорным Морозом, чем со Святым Николаем. Правда, в фольклорных историях дух зимы вовсе не был записным добряком. Он — существо по преимуществу суровое.

Наши писатели — Лев Кассиль, Сергей Михалков, Владимир Сутеев — превратили его в справедливого повелителя волшебного леса, который в новогоднюю ночь становится главнее всех. Без него дети не получат подарков, без него не загорится иллюминация на ёлке.

Солидный, седобородый, с добродушным раскатистым басом. Именно дед! Не какой-нибудь вертопрах среднего возраста. Такому подобает иметь внучку — умницу-разумницу, помощницу во всех волшебных делах. В сказочном действе Александра Островского Михалков нашёл подходящее имя — Снегурочка! Но советские писатели придали ей новый смысл. Отныне она — не девушка из снега, которая тает на солнышке, а просто начинающая волшебница с очаровательной улыбкой, внучка деда Мороза. Так появились главные герои сказки. Но необходимы и второстепенные. Символом русской зимы в те годы был снеговик. Его включили в когорту помощников Деда Мороза. Из русских сказок добавили зайцев и медведей — зверей, к которым в наших краях издавна относились с симпатией.

Для сказки необходим конфликт. В какой-то момент у детей должна душа в пятки уйти от страха. Правда, ненадолго. Поэтому к новогоднему действу подключили веками испытанную “нечистую силу”. А также хитрых лис и хулиганистых волков.

В то время в Советском Союзе на всех парах шло “освоение классического наследия”. На вооружение брали Пушкина, Суворова, Кутузова, к которым ещё недавно осторожно приглядывались… В ход пошла и песенка “В лесу родилась ёлочка”, которую ещё недавно считали образчиком старорежимной сентиментальщины. Её в начале века написали поэтесса Раиса Кудашева и самодеятельный композитор Леонид Бекман — для детских рождественских праздников. Но она вполне подошла и для советских новогодних — даже без сокращений. К началу 1940-х эту песенку наизусть знала вся страна. Конечно, она звучала и на новогодних ёлках — от Дома Союзов до сельских клубов.

Однажды генеральному секретарю Союза писателей СССР Александру Фадееву доложили, что в приёмной его ожидает “какая-то старуха”. Мол, она стихи пишет и просит материальной помощи. Дело было во время войны, многие жили впроголодь. Фадеев смилостивился, принял пожилую даму.

— Вы печатались?
— Когда-то… Очень давно.
— Ну, прочтите что-нибудь, — вздохнул Фадеев
— Извольте. “В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла…”

Вечно усталый Фадеев пришёл в восторг. Ведь эти стихи назубок знает вся страна! Раисе Адамовне, конечно, помогли, а этот случай главный писательский начальник потом вспоминал всю жизнь.

Впервые эта песня громко прозвучала на всю страну по радио в конце 1935 года, 85 лет назад — и надолго стала главным гимном новогодья.

Излюбленной темой новогодних праздников в то время были наши героические полярные лётчики и папанинцы, дрейфовавшие во льдах Северного Ледовитого океана. Их, наряду с зайцами и снеговиками, изображали актёры. В 1960-е на смену полярникам пришли космонавты. Но “внедрение” актуальных образов в зимнюю сказку проходило достаточно осторожно, без перегибов. Главным по-прежнему оставалось волшебство Деда Мороза и Снегурочки, которые успешно боролись с лешими и Кощеями.

На следующий год, в 1937-м, уже вовсю заработали фабрики и артели, игрушки стали наряднее. Символом новых — советских — ёлочных игрушек стала верхушка в виде пятиконечной звезды, напоминавшей только что установленные рубиновые звёзды кремлевских башен. Через десятилетие вернувшийся на Родину Александр Вертинский пел своим дочерям:

Будет дом, будет много игрушек,
Мы на ёлку повесим звезду…

В 1937 году кому-то из фабричных художников пришла в голову “гениальная” идея: выпустить большие шары с изображениями Ленина и Сталина, а также набор шариков с портретами всех членов Политбюро. Власть не одобрила эту вроде бы благонамеренную инициативу. Слишком уж хрупки такие шарики… Да и не все члены Политбюро остались на своих постах (как и вообще на белом свете) до наступления нового 1938 года.

Кудашева Раиса Адамовна, автор «В лесу родилась ёлочка»

Кроме церемониальной новогодней сказки, создавались и волшебные истории, придававшие празднику ореол чуда. Самую советскую новогоднюю историю написал, конечно, Аркадий Гайдар. Вы её знаете. По крайней мере, уж точно слышали странные имена, вынесенные в заголовок — “Чук и Гек”. Это очень нежная история о детских треволнениях, об узнавании мира. И всё заканчивается ёлкой, праздником, который ребята отмечают где-то у Синих гор:

Здесь — и новогоднее настроение, и ощущение большой страны, которую объединяет праздник. Читаешь — и кажется, что так было всегда. А ведь к тому времени (Гайдар сочинил повесть в 1939-м) новогодней традиции шёл всего лишь четвёртый год…

В чёрном 1942 году Самуил Маршак написал сказку “Двенадцать месяцев”. Это образцовая новогодняя (да, по сути, и рождественская) история о капризной принцессе и подснежниках, которые иногда распускаются среди лютой зимы. Написано с юмором, с любовью к морозной русской зиме. В те годы Маршак писал много “оборонных” стихов, сочинял язвительные подписи к плакатам Кукрыниксов, в которых высмеивал гитлеровцев. Но… он получил письмо от шестилетнего мальчика, который упрекал писателя за то, что тот перестал писать новые сказки. И что-то шевельнулось в душе Маршака. Он засел за новогоднюю пьесу — и для театра, и для чтения. “Мне казалось, что в суровые времена дети — да, пожалуй, и взрослые — нуждаются в весёлом праздничном представлении, в поэтической сказке”, — объяснял писатель.

В “Двенадцати месяцах”, действительно, нет и отзвука Великой Отечественной. Только — пространство европейской волшебной сказки. Говорят, что ещё во время войны эту историю хотел превратить в мультфильм Уолт Дисней. В то время — наш союзник. Но дело, в конце концов, ограничилось анимационной картиной советского классика жанра — Ивана Иванова-Вано. И волшебство — состоялось!

Изначально Сталин и его соратники видели этот праздник почти исключительно детским. 1 января оставалось рабочим днём, за трудовой дисциплиной тогда следили строго. Какая уж тут ночная встреча Нового года? И всё-таки традиция возникла. Именно тогда в Советском Союзе шампанское стало сравнительно массовым напитком. Никто не помышлял о сухом законе, в открытой продаже красовались разнообразные бутылки крепких и не самых крепких “веселящих” напитков. Новый год стал единственным в стране семейным праздником без политической идеологии. Это произошло ещё до того, как первый день года стал красным днём календаря. Детей, вволю повеселившиеся под ёлочкой, отправляли спать — и начиналось взрослое торжество. Особенно важным стал этот праздник в дни Великой Отечественной. С каждым новым годом связывались надежды на окончание войны, на то, что сыновья, мужья вернутся с фронта живыми. Непременно отмечали праздник и на переднем крае сражений. Именно для поколения фронтовиков новый год стал главным праздником года. Бойцам был необходим весёлый, беззаботный вечер в череде смертельных испытаний. Иногда даже с шампанским, но чаще — со спиртом. Это настроение можно уловить в книгах Юрия Бондарева, на картинах Юрия Пименова… Горожане жили в те годы тесно, почти все — в коммунальных квартирах. Было принято поздравлять всех соседей, компании обходили квартиры, поднимались на несколько этажей. Хозяйки к этому дню непременно пекли и жарили пирожки с мясом и капустой, угощали гостей винегретом и салатами.

…А нерабочим днём 1 января стало только в 1948 году, по указу Президиума Верховного Совета от 23 декабря 1947 года — вместо 9 мая. Но дети-то в эти дни отдыхали на каникулах и в 1935-м…

Кадры из передачи «Голубой огонёк»

Связана с этим праздником и ещё одна традиция — взрослая. Догадываетесь, какая? Поздравление главы государства. Первым взял на себя эту миссию “всенародный староста” Михаил Калинин. Его дебютное поздравление адресовалось, главным образом, папанинцам, которые отмечали новый год на льдине, в районе Северного полюса. А потом предновогоднее слово Калинина стало традицией, которая продолжилась и в военные годы. Великая Отечественная добавила к празднику немало новых деталей. Стали выходить “агитационные” военные новогодние открытки — весьма популярные. Теперь Дедушка Мороз угрожал врагу не только волшебным посохом, но и автоматом.

Когда телевидение стало “главнее”, чем радио, Леонид Брежнев — сторонник коллективного управления страной — первым поздравил советский народ с “голубых экранов”. Это произошло 31 декабря 1970 года. Тоже, между прочим, юбилей — ровно 50 лет прошло с той поры, когда наш Генеральный секретарь был ещё бодр и обаятелен. И речь вышла обстоятельная. Сначала он подробно рассказал о трудовых успехах народа в уходящем году и только в финале перешёл к радушным поздравлениям, включая бессмертное “С Новым годом, товарищи!”. Дебют получился неплохой.

Но Брежнев не стал монополизировать эту роль. На следующий год страну поздравил председатель Верховного Совета Николай Подгорный, “советский президент”, ещё через год — суровый Предсовмина Алексей Косыгин. А уж потом на вахту снова заступил Брежнев.

В год смерти Леонида Ильича, 31 декабря 1982 года, советских граждан поздравил исполнявший обязанности председателя Президиума Верховного Совета СССР — крепкий старик Василий Васильевич Кузнецов. Ему — опытному металлургу и дипломату — как раз шёл 82-й год.

Для пожилых и больных руководителей страны времён “междуцарствия” телевизионное поздравление оказалось делом обременительным. Они предпочитали перепоручать его почтенным дикторам центрального телевидения — прежде всего, элегантному Игорю Кириллову.

Зато, начиная с 1985 года, Михаил Горбачёв эту роль никому не уступал вплоть до 31 декабря 1990 года. Однажды он даже провел ёлочную церемонию совместно с президентом США Рональдом Рейганом. Правда, пребывали они при этом на разных континентах. Американец произнёс несколько поздравительных слов советскому народу, а Горбачёв поздравил не только соотечественников, но и американцев. Зато финальное горбачёвское поздравление вышло невесёлым. Хотя в 1990-м Михаила Сергеевича избрали президентом СССР, а под конец года даже наградили Нобелевской премией мира, это не прибавило ему счастья. Последний праздничный спич он произносил, как траурную речь — с тревогой, с грустью и страхом в глазах. Так уж случилось: в то время Горбачев практически разучился улыбаться советским людям. Ему было комфортно только в зарубежных вояжах — в атмосфере повальной горбимании. А что он видел в то время в Союзе? Забастовки шахтёров, митинги с требованием уйти в отставку? От такой неблагодарности хотелось бегом бежать за тридевять земель, и поздравлял он свой народ с явной неохотой.

А накануне следующего Нового года огромная страна окончательно распалась. Считается, что с новым 1992 годом страну поздравлял сатирик Михаил Задорнов. Это не совсем так. Задорнов действительно подготовил к праздничному “Огоньку” иронический монолог с новогодними пожеланиями бывшему советскому народу. Но и президент России Борис Ельцин тоже записал своё первое новогоднее поздравление — правда, оно вышло слишком сухим: реформа, обнищание, экономика… А завершил он свои новогодние пожелания таким признанием:

А людям в праздник хотелось совсем иного! Поэтому запись с Ельциным прокрутили в эфире несколько раньше. А в новогоднюю ночь на экранах царил элегантный Задорнов. Это добавило абсурдности тогдашней ситуации — и без того абсурдной до изумления. Задорнов призывал сограждан не падать духом, а завершил речь на мажорной ноте:

Он так увлёкся, что говорил почти на минуту дольше положенного. Телевизионщикам пришлось переносить бой курантов на Спасской башне.

Зато в следующие годы Ельцин “утеплил” церемонию. Он поздравлял “дорогих россиян” с Новым годом непременно из собственного кабинета, в котором ставили ёлочку. И непременно — с бокалом шампанского. До него таких вольностей главы государства себе не позволяли. Как известно, Ельцин и простился с “престолом” под новый год, накануне наступления “сакрального” 2000-го (который многие ошибочно принимали за первый год нового столетия). Первый президент России понимал: эффект новогоднего чуда поможет в трудную минуту. И ставка оправдалась. Ставка на Новый год — она никогда не подведёт!

Арсений Замостьянов — заместитель главного редактора журнала “Историк”