Преставление блаженного Паисия, юродивого, Киево-Печерского
Апрель 29th 2013 -
Память 17/30 апреля
Христа ради юродивый старец Паисий, рясофорный инок Киево-Печерской Лавры(1821—1893), в миру Прокопий Григорьевич Яроцкий.
Старец Паисий, в миру Прокопий Григорьевич, родился 8 июля 1821 года в г. Лубны Полтавской губернии и происходил из сословия мещан. Родители Прокопия имели шесть сыновей. Обладая большою скобяною торговлею и будучи людьми состоятельными, они пользовались в городе заметным почетом. Мать Прокопия, Мария, отличалась добротою сердца и глубокою верою в Бога. Будучи нищелюбивой и страннолюбивой, она принимала и покоила странников и богомольцев, ежегодно посещавших Лубенский Мгарский монастырь и оттуда направляющихся в Киево-Печерскую Лавру.
Младенец Прокопий, как младший в семье, пользовался особенно любовью матери, и она, в простоте любящего сердца, старалась посвятить все свои силы и разумения на воспитание его.
Едва увидела Мария, что подрастающий младенец начал приходить в разум, она тотчас же принялась внушать ему понятие о Боге, о вере в Него, о добродетельной жизни христианской. Научила его также, с раннего возраста, усердно молиться Господу Богу, посещать храм Божий и быть милостивым к бедным. И заботы благочестивой матери не остались тщетными, но принесли плод сторичный. Прокопий, находясь всегда под таким попечением и руководством матери, с первых же лет своего детства начал выделяться из среды братьев и сверстников своих развитием ума и религиозностью, возрастая и укрепляясь душою в страхе Божием. Благочестивые странники, получавшие в доме матери Прокопия радушный приют, были для него предметом любопытных наблюдений и своими увлекательными рассказами о святых местах сильно действовали на впечатлительную душу отрока. И юный Прокопий, постоянно созерцая добрый родительский пример благочестия, постепенно укреплялся духом и восходил от силы в силу добродетели.
Какой поучительный пример в этом и для многих матерей современного века! Сколько и в настоящее время есть детей, с раннего возраста проявляющих склонность к благочестивой жизни! Посмотрите, как иные дети послушны, уступчивы, кротки, благочестивы, прилежны, усердны к молитве и сострадательны к нищим. Но едва имеет показаться в них сей дух благочестия, как уже и искореняется в самом зародыше. Товарищество с дурными сверстниками, нередко безбожие воспитателей в школах, а главное, недостаток доброго примера в родителях – вот причины, убивающие в детях зародыши добра. Обитая в семье, которая, по слову апостола, не бывает домашнею церковью и в которой вместо благочестивой жизни господствует дух мира сего, дети душевно гибнут и становятся хладными и далекими к Богу…
Вскоре отец Прокопия скончался, и юный отрок остался всецело на попечении и под руководством одной только матери. Старших сыновей в родительском доме не было: они ушли из него и посвятили себя светской службе. Видя в Прокопки большую расторопность и понятливость, вдова-мать думала сделать из него ближайшего помощника себе по дому, но надежды ее не оправдались. По смерти мужа торговые дела пошатнулись и были прекращены. А убитая горем Мария отвезла Прокопия в Киев и отдала его на воспитание старшему своему сыну Григорию. Отроку Прокопию было тогда 10 лет, и его определили в Киево-Подольскую духовную бурсу.
Жизнь в школе потекла иначе. К светским наукам юноша не питал большой склонности, изредка только зачитываясь историею Карамзина. Зато уроки Закона Божия и чтение житий святых, в особенности угодников Печерских, сосредотачивали на себе все его внимание. Ему хотелось углубиться в Слове Божием. Хотелось усладить душу словом Божием. Не раз, вспоминая впоследствии эти отрадные часы юности, старец Паисий говорил, что во время чтения богодухновенных книг он таял, как воск. «И быть сердце его, яко воск таяй посреде чрева» (ПС. 21,,15). Ибо Сам Господь просветил его память и «отверз ему ум разумети писания» (Лук. 24, 45). Юный Прокопий, насыщаясь благодатью Божественных книг, укреплялся духом и преуспевал в христианских добродетелях. Он не любил ни детских игр, ни иных прелестей мира сего, но своим, не по летам развитым, умом скоро познал, что земные блага временны, непостоянны, а небесные – вечны, неизменны (2 Кор. 4, 18).
Особенно любил он воскресные и праздничные дни, когда училищное начальство заставляло их посещать духовный училищный храм. Отлично зная церковный устав, юноша Прокопий с благоговейным трепетом углублялся умом и сердцем в молитвенные слова и, всем существом стремясь постигнуть смысл совершаемого таинства, не сходил с места до конца службы. Изредка он прислуживал в алтаре церкви и помогал читать и петь на клиросе.
Самым любимым из Киевских монастырей была для него Печерская лавра. Здесь привлекали его своими подвигами лаврские подвижники того времени, постоянное знакомство с которыми и назидательные примеры их личной жизни благотворно действовали на впечатлительную натуру юноши. И чем чаше он наблюдал их, тем больше и сильнее усиливалось в душе его желание подражать их праведной жизни.
С переворотом в душе появилась перемена и в наружном образе жизни. Прокопий стал задумчив и по виду был нелюдим и суров. Частенько убегал из училища в Лавру, не появлялся дома. Подобные поступки неоднократно вызывали замечания со стороны училищного начальства и, главное, недоумение со стороны родичей-воспитателей. Все почитали отрока своевольным, упрямым и непослушным, и принимали различные меры к исправлению его странного характера, но тщетно. Юноша не доучился, был уволен из училища и определился писцом в Киевскую городскую управу, где старший брат его занимал в то время место секретаря.
Но и эта жизнь была ему не по душе. Будучи 16-тилетним юношей и одаренным от Бога умом опытного мужа, Прокопий рано созрел духом и все сильнее и сильнее возгоревался ревностью послужить Богу для спасения своей души. Он ясно сознавал теперь, яко ему трудно будет оставаться здесь, среди суетного мира, ибо, обитая в многолюдном и шумном городе, в котором, по слову псаломскому, не оскудевает беззаконие, неправда, лихва и лесть, он может погубить навсегда свою душу. И потому, возненавидев мирское пристрастие, Прокопий решил, во что бы то ни стало, удалиться в монастырь.
Но как совершить это? Если открыться родственникам, то его подымут на смех и юношеские думы назовут нелепыми и пустыми. Ведь и так уже следят за ним всеми глазами. И боголюбивый Прокопий решил поступить иначе.
В одну глухую полночь, когда все спали, он тайно ушел из дома своих воспитателей. Путь его был недалек: он направился в Печерскую Лавру.
Неизъяснимую радость ощутил он в душе при входе в монастырь. Великая, небесам подобная, церковь ярко сверкала при лунном свете своими золотыми главами. Она как бы открывала ему свои объятия, как бы звала его дать обет остаться здесь навсегда и быть в монастыре хотя бы последним служителем.
Он вошел в храм, когда совершалась утреня, и с великим воодушевлением повергся перед иконою Божией Матери, пламенно и слезно умолял Ее не отринуть его намерения и удостоить принятия в число насельников Ее древней обители.
И молитва Прокопия была услышана. С наступлением утра, когда беглый пришелец обратился с просьбой к монастырскому начальству, наместник Лавры принял его с любовью и радушною простотою, и, увидев, что юноша выказывает себя способным к клиросному труду, зачислил его в обитель на временное послушание.
…Прошел день, другой, третий, неделя, а Прокопий в родной дом все не возвращался. Перепуганная родня всполошилась, дали знать в полицию, разослали публикации в газеты, но тщетно: беглец точно без вести исчез. Много тревожных дней пережила за это время его родня. Много горьких слез пролила за это время родная мать Прокопия, и, наконец, отказавшись видеть когда-либо своего сына в живых, возвергла печаль свою на Господа Бога…
Было 3 мая – день памяти преподобного Феодосия Печерского. Народу в Лавре было видимо-невидимо. Соблюдая монастырское постановление со времен преподобного Феодосия – бесплатно устраивать в этот день богомольцам обеденную трапезу, иноки Лавры с раннего утра поставили для народа обеденные столы возле церкви и наполняли большие кади монастырским квасом. Вот загудели лаврские колокола, и подвижник-митрополит Филарет вышел из церкви на паперть, чтобы благословить народную трапезу. Церемония кончилась, и утомленные долгим ожиданием богомольцы шумною толпою ринулись захватывать места и усаживаться.
Брат Прокопия Григорий с женою Ириною тоже были здесь, и со стороны наблюдали эту величественную и умилительную картину. Вдруг наблюдательный взор Ирины заметил невдалеке юного Прокопия. Он суетился около столов, услуживая трапезующим. Женщина подошла к нему и громко окликнула беглеца. Прокопий испуганно взглянул на нее и хотел было незаметно скрыться, но брат Григорий удержал его сзади за руку и, крепко обнимая, со слезами радости принялся лобзать его.
– Прокопий! Что ты сделал с нами?.. зачем убежал из дому?.. зачем причинил нам столько горя, хлопот? – задыхающимся от волнения голосом заговорил Григорий.
Открытый в замыслах, Прокопий стоял перед ним бледный, неподвижный, растроганный. Так прошло несколько минут. Но потом, оправившись несколько, начал говорить старшему брату:
– Не мешайте мне восходить горе, к Богу. Вы знаете меня… Знаете мое настроение. Вам знакомо влечение моего сердца. Не мешайте же мне. Я не хочу жить в миру.
– Прокопий! Ты юн еще. Не думаю, что это твердая твоя воля. Это влечение неопытной молодой души. Вернись к нам, вернись. Ужели ты забыл любовь мою к тебе? Ужель я не заменял тебе отца родного?
Но все эти уговоры оказались тщетными. Прокопий остался непоколебим. Монастырь казался ему лучше всего. Он не замечал здесь суетливой беготни людской. Не слышал громких споров из-за жизненных интересов и целей земных и т. п. Все напоминало здесь «о едином на потребу». Все поражало чистотою, порядком, благоустройством и благолепием. И теплящиеся пред образами лампады, и строгое выполнение богослужебного церковного чина, и стройное пение иночествующей братии – все располагало трудиться на пользу души. Все учило презирать суету мирскую. «Се что добро, или что красно, но еще жити братии вкупе» (Пс. 132, 1). И поддавшись всецело такому впечатлению, Прокопий остался трудиться в Киево-Печерской Лавре и был перемещен в число клирошан Ближних пещер.
О, блаженна та юность, которая посвящает себя на служение Богу. Не весною ли пашет земледелец землю? Не весною ли он засевает семена свои на поле, чтоб иметь хорошие плоды?.. А юность – это и есть весна нашей жизни. И кто в период этой весны посеет семена благочестия, тот может, в будущем, пожать обильный плод.
…Прошло несколько лет. Прокопий свыкся со своим положением. Но, будучи на временном послушании, в списках послушников Лавры не числился, а потому и права называть себя сыном обители не имел. Это его сильно беспокоило и угнетало. Чтобы достигнуть сей цели, ему нужно было преодолеть немалые препятствия. Прежде всего, необходимо было получить увольнение из среды Лубенского мещанского общества, что потребовало его личной поездки туда. Правда, общество уволило его беспрекословно и приняло все казенные подати и общественные повинности на свою ответственность. Но оставалось еще главное препятствие: испросить согласие родственников, а в особенности, благословение матери, которая видела в нем опору своей старости и настойчиво требовала возвращения в родительский дом для устройства домашних дел. Но юный подвижник, всею душою привязавшийся к обители Печерской, хотя с великим трудом и усилием, но все-таки получил материнское согласие и благословение, а братия выдала от себя даже письменное удостоверение в этом.
Однако на этом дело не кончилось. Духовный собор Лавры, рассмотрев представленное Прокопием увольнительное свидетельство, нашел его недостаточным в таком виде и отослал еще на рассмотрение и утверждение в Полтавскую казенную палату. Дело рассмотрения длилось около трех лет, и настолько ослабило волю Прокопия, и поколебало все его надежды, что, удрученный бесконечным замедлением оного, юный подвижник подал прошение об увольнении его из Лавры.
Но стопы человеческие не от людей, а от Господа исправляются. Провидение Божие, от юности избравшее Прокопия сосудом благости Своей, чудесно удержало его в обители, ибо в тот самый день, когда Прокопий получил от Лавры расчет и документы, он опасно занемог и был отправлен в братскую больницу на излечение. В эту же ночь, говорят, он удостоился во сне некоего чудного озарения Свыше.
Pages: 1 2 3 4 5
