История Порт-Артурской иконы Божией Матери Торжество Пресвятой Богородицы
Август 29th 2010 -
В декабре 1903 года в Киево-Печерскую лавру пришел среди прочих паломников седовласый старик-матрос из Бессарабской губернии. На груди его светил серебром Георгиевский крест. Это был один из последних живых участников славной Севастопольской обороны. Лучшие годы своей жизни воин отдал государевой флотской службе, плавал под начальством Нахимова, прошел всю Севастопольскую страду, был тяжело ранен, чудом остался жив. И теперь, во исполнение данного обета, пришел поклониться мощам угодников Печерских и поблагодарить за сохранение от вражеских пуль во время тяжелой войны.
Но у него была еще одна важная миссия. Он рассказал киево-печерской братии о необычайном видении, которого он удостоился.
В одну из ночей старик-матрос был разбужен странным шумом, как бы от сильного ветра. Проснувшись, он увидел следующее: Божия Матерь, окруженная ангелами во главе с Архистратигом Михаилом и Архангелом Гавриилом.
Она стояла на берегу какого-то морского залива, спиною к воде. В руках Ее был белый плат, обрамленный голубой каймой, а посреди полотна был изображен Нерукотворенный Лик Спасителя. Одета была Богородица в синий хитон, покрытый верхним одеянием коричневого цвета. На берегу залива в тумане был виден город в огне; на этот город и были обращены взоры Владычицы, благословлявшей его Нерукотворенным образом Спасителя. Над головою Ее в облаках ослепительного света ангелы держали корону, увенчанную другою короной из двух перекрещивающихся радуг. Наверху короны был крест. Выше ангелов и корон, на престоле славы, восседал Господь Саваоф, окруженный ослепительным сиянием, по которому были видны слова: «Да будет едино стадо и един Пастырь». Богородица попирала своими стопами обоюдоострый обнаженный меч. Потрясенный всем виденным, старик-матрос испытал сильнейшее смущение, но Матерь Божия, ободрив его, сказала: «России предстоит очень скоро тяжелая война на берегах далекого моря, и многие скорби ожидают ее. Изготовь образ, точно изображающий Мое явление, и отправь его в Порт-Артур. Если икона Моя утвердится в стенах города, то Православие восторжествует над язычеством и русское воинство получит победу, помощь и покровительство». Затем ослепительно-белый, необычайной красоты свет озарил комнату старика, и видение исчезло.
В Киево-Печерской лавре богомольцы достаточно рассказывали разных историй о «чудесах» и «видениях», поэтому повествование старика-севастопольца вызвало настороженное отношение. Но прошло чуть более месяца, и о явлении Божией матери заговорили не только в Киеве, но и по всей России.
В ночь на 26 января 1904 года нападением японских миноносцев на русские корабли в Порт-Артуре началась Русско-японская война. 27 января был объявлен Высочайший манифест о начале войны. Театр военных действий охватил, на сей раз, обширные Дальневосточные территории, включая Порт-Артур, Маньчжурию, Владивосток, Сахалин и Камчатку. Война напомнила о повелении Божией Матери написать Ее икону.
«Конечно, — писал позже один из киевлян, — при той скудости средств, коими располагал отставник-севастополец, о заказе большой храмовой иконы нечего было и думать. <...> Но, видимо, в том-то и состоял дивный Промысл Божий, что дело это привлекло к себе тысячи православных людей и сделалось предприятием воистину всенародным».
Уже в самый первый день число жертвователей на будущий образ достигло нескольких сотен, и потому богомольцами спешно был учрежден специальный Комитет, который постановил: дабы соблюсти между жертвователями полное равенство, в дальнейшем принимать от каждого лица ровно по пять копеек — ни больше, ни меньше! Когда количество жертвенных пятаков достигло 10000, сбор денежных средств был прекращен, и Комитет приступил к подысканию подходящего живописца. Вопрос, как все понимали, был крайне важный, богомольцы перебрали множество разных кандидатур, и, в конце концов, работу решено было доверить известному киевскому живописцу П. Ф. Штронде. Художник охотно изъявил свое согласие, а когда посланные к нему делегаты завели речь о размерах будущего гонорара, решительно заявил: «Не возьму ни гроша. Деньги жертвователей будут потрачены только на необходимые материалы».
Работа продолжалась около четырех недель, и почти все это время возле художника безотлучно пребывал ветеран-севастополец. Ночное видение старик помнил на удивление точно; и такой же точности требовал он от иконописного мастера. Порою, не в силах объясниться словами, старик молча забирал у Штронде карандаш, и тогда художник с изумлением видел, как натруженные, и скрюченные пальцы матроса вдруг обретали поистине профессиональную легкость и свободно скользили по рисунку, нанося без видимых усилий тончайшие штриховые контуры.
На шестой неделе Великого поста художник работу закончил. «Образ написан на золотом чеканном фоне, — сообщал читателям журнал «Русский паломник». — Высота его с рамою 2 аршина полтора вершка, без рамы — 1,75 аршина. Ширина — 1,5 аршина, без рамы — 1 аршин 1,5 вершка. Композиция всей иконы, фигуры, цвета, детали одежд и подробности окружающей Богородицу обстановки переданы точно в том виде, в каком запомнились они севастопольскому ветерану. По краям образа эмалированной вязью сделана надпись: «Торжество Пресвятыя Богородицы». В благословение и знамение торжества христолюбивому воинству далекой России от святых обителей Киевских и 10000 богомольцев и друзей». «Художнику, — заключал корреспондент, — особенно удались глаза Богоматери — они живые...»
На Страстной седмице при громадном стечении народа образ был освящен и вечером того же дня в сопровождении специальной депутации отправлен по железной дороге в С. -Петербург, дабы вверить его там попечению адмирала Верховского. К образу было приложено письмо за многими десятками подписей, в котором киевские граждане выражали надежду, что «Его Превосходительство употребит все возможности для скорейшего и безопасного доставления иконы в крепость Порт-Артур».
На первый взгляд, богомольцы все сделали совершенно правильно. Полный адмирал и член Адмиралтейств Совета Владимир Павлович Верховский принадлежал к высшей флотской элите и, конечно, его власти вполне хватило бы для «скорейшего и безопасного доставления» иконы по ее назначению. К тому же, как утверждали, Владимир Павлович был человеком благочестивым и тонким ценителем изящных искусств.
«На Пасху, — писал современник, — образ был уже в доме адмирала Верховского». Теперь, казалось бы, дело было совсем за немногим — погрузить икону в ближайший, скорый поезд или даже воинский эшелон, и в течение 17-18 суток она была бы уже в расположении Порт-Артурских позиций, но Владимир Павлович поспешности в делах не любил. Последующие несколько дней дом его напоминал модный художественный салон. Полюбоваться необычной иконой заходили господа генералы, сенаторы, представители столичных властей и старые коллеги по службе. В один из дней адмиральскую квартиру навестил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский). Владимир Павлович тут же испросил его благословения выставить икону («хотя бы на недельку») в Казанском соборе, но Владыка деликатно напомнил ему, что законное место иконы не в Казанском соборе, а в Порт-Артурском, и что с исполнением Владычной воли можно было б и чуть-чуть поспешить. Адмирал ответил на это, что ему поручено не только скорейшее доставление иконы, но и безопасное, и что ради выигрыша семи-восьми дней вряд ли стоит подвергать икону дорожным случайностям. (Последующие события показали, что судьбу «Порт-Артурской» иконы как раз и решили эти самые семь-восемь дней.)
А война между тем продолжалась. 31 марта (в среду Светлой седмицы) с Востока пришло трагическое известие: на выходе с порт-артурского рейда подорвался на мине флагманский броненосец «Петропавловск», и с ним нашел свою смерть командующий флотом адмирал Степан Осипович Макаров — человек, найти равноценную замену которому было попросту невозможно. Все тихоокеанцы переживали его гибель как личную катастрофу, а Государь Николай Александрович оставил среди каждодневных своих записей такую: «Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья. <...> Во всем да будет воля Божия, но мы должны просить о милости Господней к нам, грешным».
Возможно, если б Верховский обладал более тонкой духовной интуицией, он, быть может, воспринял бы трагедию 31-го как некий грозный знак и поторопился с отправкой иконы. Но нет! Образ «Торжество Пресвятой Богородицы» все так же продолжал украшать адмиральскую квартиру; Владимир Павлович надумал теперь заказать себе точный его список, и на эту работу (которую прекрасно выполнили монахини Новодевичьего монастыря) было затрачено еще несколько драгоценных дней. А время шло! На место погибшего Макарова должен был заступить адмирал Николай Илларионович Скрыдлов, отозванный по сему поводу с поста командующего Черноморским флотом.
Некогда миноносник, заслуживший на войне с турками «Георгия», теперь он посолиднел, и внешностью больше, напоминал доктора медицины, нежели флотоводца. Приказ о его назначении состоялся 1 апреля; сутки спустя Скрыдлов покинул Севастополь, 6-го числа прибыл в С. -Петербург, и пока длилась почти недельная череда всех полагавшихся по его чину встреч и аудиенций, попечение над «Порт-Артурской» иконой решила возложить на себя вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. По ее распоряжению образ «Торжество Пресвятой Богородицы» покинул, наконец, адмиральский дом, и после краткого молебна в собственной Ее Величества резиденции (Аничковом дворце) был доставлен в салон-вагон адмирала Скрыдлова. Николай Илларионович торжественно приложился к иконе и дал обещание, что лично внесет ее в Порт-Артурский собор.
Адмиральский поезд отбыл из Петербурга 12-го числа. Но, к удивлению многих, командующий наметил свой маршрут не прямо на Восток, а снова в Севастополь. Там он еще несколько дней потратил на передачу дел своему преемнику, еще день-другой устраивал по-дорожному свое семейство с багажом, и только 20-го снова тронулся в путь. К несчастью, сделал он это слишком поздно.
Порт-Артур. Гарнизонный храм свт. Николая, куда должен был быть доставлен чудотворный образ
Порт-Артур. Гарнизонный храм свт. Николая, куда должен был быть доставлен чудотворный образ
22 апреля наместник Его Величества на Дальнем Востоке и главнокомандующий всеми морскими и сухопутными силами адмирал Алексеев покинул Порт-Артур. На следующий день японцы высадили морские десанты в непосредственной близости от Дальнего, который отстоял от Артура менее чем на 50 километров. Теперь им оставалось нанести последний удар, и линия КВЖД, связывающая Порт-Артур с Россией, окажется перерезанной. 26-го числа «никому не известный Спиридонов, в компании двух русских писателей, Дмитрия Янчевецкого и Василия Немировича-Данченко, взялся доставить в Порт-Артур громадный эшелон с боеприпасами. Смельчаки сели на паровоз и помчались вперед, давя японцев на рельсах, писатели поклялись, что взорвут эшелон и погибнут сами, если их остановят». Это был самый последний поезд на Порт-Артур. Писатели смогли прорваться, Скрыдлов — не смог. В Харбине он узнал, что в районе Дальнего железнодорожный путь окончательно перерезан, и, добравшись до станции Мукден, вынужден был развернуть свой адмиральский поезд на север — во Владивосток.
Принято считать, что история не терпит сослагательного наклонения. Быть может, это и так, но часто случается, что невозможно не задаться вопросом: «а что было бы, если бы?» Что было бы, например, если бы лаврские богомольцы не стали связывать свои надежды с Верховским и не вверились бы «совету князей», а твердо возложили все упование на всеблагую и всесовершенную волю Божию? Тогда, быть может, история всей войны сложилась бы совсем по-другому.
Фирменный «Сибирский экспресс» (а они до самого перерыва сообщений ходили точно по расписанию) одолевал расстояние от Петербурга до Порт-Артура за 17 дней. Образ «Торжество Пресвятой Богородицы», как мы знаем, был доставлен в С. -Петербург в самый день Пасхи, т. е. 28 марта. Если б икона продолжила свой путь на следующий день (или хотя бы до истечения Светлой седмицы), то, несомненно, до выброски японского десанта она была бы уже в расположении Порт-Артурской крепости. Но случилось иначе. После двухнедельного пребывания в Петербурге, и после почти месячных блужданий с адмиральским салон-вагоном икона, в конце концов, оказалась там же, где и сам адмирал — во Владивостоке.
Что же было дальше? Вот как пишет об этом один из современников тех событий: «Таинственная и чудесная по своему происхождению икона, известная под названием «Торжество Пресвятой Богородицы», была предназначена в крепость Порт-Артур. Вследствие прекращения сообщений с последним, эта икона с Высочайшего дозволения Императрицы Марии Феодоровны, испрошенного адмиралом Н. И. Скрыдловым, 2 августа 1904 года была временно помещена во Владивостокском кафедральном соборе (за правым клиросом, рядом с колонной)».
Итак, икона была выставлена в соборе по личному ходатайству командующего флотом Скрыдлова, что, безусловно, делает ему честь. И все было бы замечательно, если б не вводила в смущение одна деталь — дата. Ведь Скрыдлов, как известно, прибыл во Владивосток в первой декаде мая, икона же была выставлена в соборе только 2 августа, т. е. почти 90 (!) дней спустя. Почему? Современник обошел этот вопрос деликатным молчанием, но думается, что никакой особой тайны тут нет, и причины всему были самые простые. По-видимому, за множеством трудов и забот Николай Илларионович попросту забыл об иконе — точно так же, как за 50 лет до него севастопольский князь Меншиков «запамятовал» о присланном ему списке с иконы Божией Матери «Умиление».
Дата 2 августа тоже весьма примечательна. Видимо, слухи о будто бы «сокрытии» командующим «Порт-Артурской» иконы давно уже блуждали по городу, вызывая в среде верующих законное недовольство. И можно представить себе, сколь обострилось это чувство (в особенности среди жен и матерей моряков), когда три владивостокских крейсера пошли в море на неравный бой с японской эскадрой. Случилось это 30 июля 1904 года. Вероятно, в тот же самый день адмиралу пришлось выдержать весьма неприятный разговор с верующими, которые прямо потребовали от него выставить икону для всеобщего поклонения. Чтобы хоть как-то сохранить лицо, Николай Илларионович поспешил переложить ответственность на плечи вдовствующей Марии Феодоровны — мол, сам он решать ничего не может, а Высочайших указаний пока что не поступало. В конце концов, телеграфный запрос был послан, ответ получен, и образ «Торжество Пресвятой Богородицы» перенесен из адмиральского дома в Успенский кафедральный собор.
Едва ли когда соборные стены слышали столько искренних и горячих молений, сколько возносилось их перед образом «Торжество Пресвятой Богородицы» в те августовские дни. «Мы неоднократно были свидетелями того, — писал очевидец — как перед этою иконою, склонив колена, с глубокой верою, со слезами на глазах молились люди (мужчины и женщины), принадлежащие к высшему классу общества, были свидетелями того, как морские и сухопутные чины, начиная с простого солдата и матроса и кончая адмиралом или генералом, повергались ниц пред этою иконою и в усердной молитве искали себе утешения, ободрения и помощи у Пресвятой Богородицы».
6 августа, в праздник Преображения Господня, в присутствии Наместника и прочих морских и сухопутных чинов Преосвященный Евсевий, епископ Владивостокский, после Божественной литургии в первый раз служил молебен перед сею необычайною по своему происхождению иконою, предварив его такой речью: «Сии на колесницах и сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовем. Тии спяти быша и падоша, мы же востахом и исправихомся. Эти слова святого царя и пророка Давида уместно нам, братие, возможно чаще приводить себе на память в настоящее тревожное время. Давид был царь по сердцу Господню. Но и ему Господь в дни его царствования судил многократно вести борьбу и с внутренними и с внешними врагами. <...> Наши теперешние враги — японцы, подобно врагам Давида, тоже надеются исключительно на силу своего оружия и свою храбрость. Но они только первый раз серьезно пробуют свою силу, а доказанная победоносная сила и храбрость русского воинства имеет за собою более чем 1000-летнюю давность. Мы не будем, подобно японцам, надеяться на свою только силу, а подобно Давиду будем уповать прежде всего и больше всего на помощь Божию и на заступление Божией Матери. Так всегда было в нашей православной России в предшествовавшие войны, пусть так будет и теперь. <...> И да не смущается сердце старика-воина, которому было видение, и всех, на средства и по усердию которых сооружена святая икона, что не попала она в Порт-Артур. Господь многомилостив и всесилен, и Его Пречистая Матерь может оказать помощь артурцам и всем русским воинам, находясь Своим изображением и во Владивостоке, а мы, жители Владивостока, возрадуемся и возвеселимся, имея у себя сию святыню. <...> И пусть наши враги хвастаются своей силою и храбростью, а мы будем хвалиться силою Божией и заступлением Божией Матери. Сии на колесницах и сии на конех; мы же во имя Господа Бога нашего призовем, — воскликнем и мы со святым царем и пророком Давидом, и да дарует нам Господь утешение вместе же с ним возможно скорее воскликнуть: тии спяти быша и падоша; мы же востахом и исправихомся. Аминь».
Эти слова Преосвященного Евсевия и его уверения, что даже отсюда, с удаления в тысячу верст от артурских траншей, икона все же способна подать русскому воинству благодатную помощь, на время внесли некоторое успокоение в души православных верующих, но — лишь на время. К тому же, чувство неправильности происходящего испытывали не только владивостокцы, но и практически все русские православные люди. В редакцию «Церковного Вестника» приходили каждодневно десятки писем со всех концов Империи. «Куда делась икона? — вопрошали верующие. — Доставлена ли она в Порт-Артур? Почему нам об этом ничего не сообщают?» Весть о нахождении образа во Владивостоке мало, чем утешила церковный народ, и тогдашние его настроения вполне наглядно иллюстрирует одно письмо, направленное в те дни неким «православным военным» адмиралу Верховскому.
«Раз икона находится в городе Владивостоке и не дошла по назначению, — пишет автор, — она не может подавать благодатной помощи верующим в заступление Богоматери. В настоящие дни наших тяжких испытаний особенно благовременно искать помощи Небесной в борьбе с хитрым, сильным и храбрым врагом; и если эта помощь обещана нам при выполнении определенных условий, то нельзя останавливаться на полпути к тому, что требуется от нас. Многие, быть может, уже забыли об иконе моряка, и раз путь от Владивостока до Порт-Артура отрезан, пожалуй, будут считать это достаточным основанием к тому, чтобы остановиться в заботах о доставлении иконы к месту назначения. Но душа христианина не может на этом успокоиться. Не вступится ли кто-нибудь к делу отправления иконы в Порт-Артур? Пусть бы икона вверена была рискованному способу доставки ее на место, если действительно было намерение Богоматери через нее (икону) явить свою чудесную помощь в Порт-Артуре, то Ее образ дойдет до Порт-Артура; если же не дойдет — подчинимся воле Богоматери, и на нашей душе не останется упрека за невнимание к тому, что через посредство простого моряка изрекается устами Царицы Небесной».
Среди владивостокцев тоже вызрело убеждение, что икону необходимо доставить в Порт-Артур. Но — как это сделать? После боя в Корейском проливе (1 августа 1904 года) под началом трех владивостокских адмиралов оставалось только два боеспособных крейсера — «Россия» и «Громобой». А потому решительно невозможно было представить, что Скрыдлов отважится вдруг рискнуть половиной всех своих сил, послав один из кораблей на прорыв японской блокады. К тому же, будь он даже человеком действительно верующим, служебный долг обязывал его мыслить категориями сугубо практическими — такими, как узлы хода, дюймы калибра и миллиметры брони. А именно в этих узлах и дюймах неприятель удерживал за собою подавляющее превосходство.
Казалось бы, прорыв японской блокады с моря был делом совершенно безнадежным, но... Нашлись люди, которые так не считали. В штабе Скрыдлова составилась группа молодых офицеров-заговорщиков, душой и главным деятелем которой был 23-летний мичман Павел Оттович Шишко. К японцам у мичмана был собственный счет: младший брат его служил на броненосце «Петропавловск» и с ним же 31 марта пошел на дно. План «заговорщиков» был дерзок и прост одновременно. Для прорыва блокады предлагалось использовать не крейсер и даже вообще не военный корабль, а безоружный грузовой пароход, укомплектованный добровольцами. По мысли штабистов, курс его маршрута следовало проложить вокруг Японских островов, а дату выхода точно согласовать с лунными фазами — с тою целью, чтобы подойти к Артуру в период самых темных ночей. Конечно, рискованный замысел давал только шанс, успех гарантирован не был, но разве не известно из опыта, что дерзости сопутствует иной раз удивительное везение? Скрыдлов план утвердил, но вверить морским случайностям образ «Торжество Пресвятой Богородицы» наотрез отказался. «Место его, — сказал он, — в Успенском соборе».
Дальнейшее современник описывал так: «С иконы снята была копия при помощи фотографии в трех экземплярах. С полученной таким образом копии одним проживавшим в порту живописцем снята была другая копия, писанная на дереве масляными красками в уменьшенном размере. Таким образом, с иконы Богоматери копии получились двух видов: в виде фотографического снимка (карточки) в нескольких экземплярах и в виде иконы, написанной масляными красками. Предположено было фотографические снимки послать сухим путем по почте в Чифу на имя русского консула с просьбой при первом удобном случае на джонках переслать их в Порт-Артур, а копию на дереве отослать в Порт-Артур на первом, отходящем туда с разными припасами, транспорте. Доставить ее вызвался доброволец-матрос по фамилии Пленков».
Названный транспорт и был тем самым «блокадопрорывателем», идею которого замыслил Павел Шишко. Представлял он собою старенький датский пароход, купленный у прежнего владельца Морским ведомством и переименованный в «Сунгари». Построен он был в 1880-е годы, вместимость его не превышала 2000 тонн, максимальный ход едва достигал 8 узлов. Командовать пароходом был назначен флагманский штурман Штаба комфлота лейтенант А. М. Веселаго, а весь экипаж — 4 вахтенных начальника (в том числе мичман Шишко), 2 механика и 45 нижних чинов (в том числе «попечитель» над копией «Торжество Пресвятой Богородицы» матрос Пленков) — был укомплектован исключительно добровольцами.
Флотский историк пишет: «Нагруженный не только мукой, но и снарядами средних калибров, медикаментами, теплой одеждой и даже крепкими напитками, транспорт, выйдя из Владивостока 4 октября, благополучно прошел в океан проливом Лаперуза и поднялся до параллели о. Иокогама». И вот здесь-то, как говорили потом матросы, начался «форменный кошмар» — «Сунгари « встретил на пути тайфун, и не какой-нибудь, а редчайший по силе! Трое суток пароход пытался «выгрести» против огромной волны, но не продвинулся вперед ни на милю. Старенький корпус начал «пускать слезу», помпы работали безостановочно. «Вода, — писал историк, — заливала машину, мостики были снесены, руль поврежден». А. М. Веселаго упорствовал до последней возможности, но, видя, что дело безнадежно, дал команду лечь на обратный курс. На последних остатках угля, имея в экипаже до 20 % «увечных и раненых» (в их числе был и матрос Пленков с тяжелым ушибом грудной клетки), «Сунгари» возвратился во Владивосток.
Верующие восприняли неудачу как суровое научение. «Значит, не угодно Владычице, чтоб артурцам досталась лишь копия, — говорили они. — Значит, надо везти самый образ!» И все же доблестный А. Веселаго решил повторить попытку. «В середине декабря, — пишет историк, — тот же транспорт вновь вышел в море <...> и, обогнув Японию, подошел к Китайскому берегу. Пройдя Шантунгский полуостров и следуя между берегом и островами, <...> он вошел в Печилийский залив и, повернув на ост, около полуночи 17 декабря приблизился к берегу Квантуна на параллели Порт-Артура. Уже виден был огонь тяжелых орудий крепости, и цель похода казалась такой близкой, когда 4 японских сторожевых судна, находившихся у южной оконечности Ляотешаня, стали светить прожекторами. Уклонившись от них к весту и вновь обогнув с зюйда острова Миао-Тао. «Сунгари» лег прямо на Порт-Артур, но был замечен вышедшим от островов небольшим сторожевым судном, начавшим светить прожектором. Увидев, что он обнаружен, А. М. Веселаго решил идти в Циндао, надеясь догрузиться там углем и повторить попытку прорыва в менее ясную ночь. Но на следующий день туда же пришли прорвавшиеся из Порт-Артура миноносцы, сообщившие о падении крепости».
Так закончилась последняя попытка доставить артурцам копию «Торжество Пресвятой Богородицы». А что же происходило в это время с оригиналом образа?
***
В те дни, когда «Сунгари» отправился в свой первый поход, между верующими владивостокцами наметилось весьма существенное разделение. Одни, по словам современника, «успокоили себя мыслью, что если не подлинная икона Богоматери, то хотя копия с нее <...> принесет артурским воинам утешение и ободрение». Другие, напротив, «этою мерой были не удовлетворены; они желали, чтобы туда (в Порт-Артур) была доставлена подлинная икона».
Возможный успех прорыва «Сунгари» только лишь укреплял их убежденность. «В самом деле, — рассуждали они, — если возможно доставить в Артур копию, то почему бы не доставить туда и самый подлинник образа «Торжество Пресвятой Богородицы»? Тем более, что икона предназначена в Порт-Артур не кем-нибудь, а Самою Пречистою Девой, и, стало быть, Она же и найдет средства сохранить ее среди всяческих нежелательных обстоятельств. Так что дело теперь лишь за немногим — нашей верой и нашей решимостью!»
А между тем известия с театра войны делались все тревожнее. В первых числах октября Порт-Артур подвергся жесточайшему обстрелу с моря и суши, после чего японцы предприняли попытку генерального штурма. В течение двух недель защитники крепости сдерживали мощный неприятельский натиск, и только 21-го числа порт-артурский комендант генерал Стессель мог, наконец, доложить командованию, что, «благодарение Господу, <...> все нападения врага мужественными войсками нашими храбро отбиты с большими для него потерями».
Все это время Успенский кафедральный собор был переполнен православным народом. Очевидец писал: «Пред иконою «Торжество Пресвятой Богородицы» так же много было молящихся и плачущих, как и в начале августа, после возвращения из боя наших крейсеров. <...> И в эти дни, в конце октября, здесь, в соборе, часто можно было слышать как бы с укоризною произносимый вопрос: почему же до сих пор не отправили икону в Порт-Артур? Почему не нашелся до сих пор человек, готовый из-за любви к Родине и ее защитникам-героям взять на себя опасную, но вместе с тем высокую задачу — провезти в Порт-Артур икону Богоматери?»
Такой человек нашелся. Звали его Николай Николаевич Федоров. Участник русско-турецкой войны 1877—1878 годов, отставной ротмистр Лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, Николай Николаевич служил по Дворцовому ведомству, состоя в должности делопроизводителя Императорской охоты. Возраст его был давно не призывной (за пятьдесят), ни о каких воинских подвигах он не мыслил и жил себе тихо-мирно в Гатчине (Глухой переулок, 28), пока не прочел однажды в газете, что икона «Торжество Пресвятой Богородицы» вот уже почти полгода пребывает во Владивостоке и, кажется, никто всерьез не намерен доставить ее по назначению.
Вечер ушел на размышления, утром решение было принято. Первым делом Николай Николаевич рассказал о своем намерении супруге. Затем пошел на вокзал, сел на петербургский поезд и вечером того же дня был уже в городе Кронштадте. Позже один из его знакомых напишет: «Из разговоров с Н. Н. я вынес убеждение, что это человек действительно верующий в то, что Сама Пресвятая Богородица сохранит его и сопровождаемую им икону целыми и невредимыми, что избавит их от потопления и прочих бед и напастей. И действительно, если б у Федорова не было этой глубокой веры, то едва ли бы он, человек немолодой, страдающий ревматизмом, имеющий жену и получающий довольно порядочное жалование, решился на такое опасное для жизни предприятие. Говорю «опасное» потому, что, доставив икону в Порт-Артур, он был намерен остаться там до снятия осады». Сам же Николай Николаевич говорил, что на всем пути его странствий, в Петербурге, во Владивостоке и прочих местах с ним постоянно случались «малые чудеса», все самые сложные вопросы разрешались на удивление быстро и безболезненно, как бы сами собою. «Впрочем, — заключал он, — удивляться тут как раз и нечему. Ведь я прежде всех моих дел испросил благословение у Кронштадтского Пастыря, великого молитвенника земли русской».
На сборы в дальний путь Федоров потратил буквально считанные дни. За это время он успел оформить на службе длительный отпуск, имел «сочувственные беседы» с рядом персон «весьма высоких» и получил от Морского министра письмо к адмиралу Скрыдлову с требованием «оказать всяческое содействие г. Федорову в его важном и благородном деле». Затем Николай Николаевич погрузился в поезд и, проехав за неполные три недели 8000 верст, утром 7 ноября 1904 года прибыл во Владивосток. (Случайно или нет, но в этот же самый день адмирал Скрыдлов получил из Копенгагена телеграфную депешу вдовствующей Императрицы, которая Высочайше дозволяла ему «вверить попечение над образом «Торжество Пресвятой Богородицы» г-ну Федорову».)
«Таким образом, — писал современник, — Н. Н. оставалось теперь только взять икону и отправиться с нею в Порт-Артур. Но тут явился вопрос: как отправиться и на чем?» О доставке иконы сухим путем через Маньчжурию нечего было и думать. Моряки советовали Федорову дождаться следующего похода «Сунгари», но Николай Николаевич не был склонен расходовать время в бесплодной праздности. В конце концов, он решил добраться на каком-нибудь судне в Шанхай и далее действовать сообразно с обстоятельствами.
Подходящее судно нашлось. Это был норвежский пароход «Эрик», забредший во Владивосток невесть какими судьбами. Команду его составляли малайцы, капитан числился британским подданным, груз имел адресацию в порт Шанхай, а время выхода в рейс было назначено на 22 ноября.
«Все время до 22-го числа, — писали местные «Епархиальные ведомости», — г-н Федоров употребил на приготовление себя к великому и опасному предприятию: так, он говел, исповедовался и причастился Святых Таин Христовых».
21 ноября, в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, после Божественной литургии в последний раз при большом стечении народа пред иконою «Торжество Пресвятой Богородицы» было отслужено торжественное молебствие. Вечером того же дня пред этою же иконой был отслужен молебен о «путешествующих и по водам плыти хотящих». Очевидец, укрывшийся под псевдонимом «Верный», напишет потом: «Надо было видеть, с каким умилением, с какою верою молился Николай Николаевич! После молебна икона была заключена в специально приготовленное для нее хранилище и отправлена на пароход, который утром должен был отбыть из Владивостока в Шанхай. <...> В утешение жителям города осталась копия иконы (в натуральную величину), писаная на медной доске масляными красками».
Пароход ушел. С надеждой и трепетом душевным верующие люди во всей России ждали хоть каких-нибудь известий о Федорове, но ждали напрасно — известий не было. Дни проходили за днями, недели складывались в месяцы...
20 декабря 1904 года Порт-Артур пал. Это известие дошло до Владивостока с большим опозданием — только лишь на третий день, т. е. 22-го числа. В. Н. Мальковский так начал свое «Сказание об иконе «Торжество Пресвятой Богородицы» (1906 год)»:
«Беспримерная в летописях всемирной истории и в летописях военного искусства по своим исключительно для нас тяжелым условиям и своим страшным жертвам Русско-Японская война закончилась и сделалась достоянием истории. Тяжело становится на душе, когда вспомнишь, какому позору подверглась наша многострадальная Русь-матушка в эти роковые годы испытаний! Эта ужасная и небывалая по своим размерам война унесла десятки тысяч человеческих жизней, поглотила сотни миллионов народного достояния. Обрушившись так внезапно со всеми своими кровавыми ужасами, она явилась Божией карой за то неверие, за ту нравственную распущенность, которые царили в наших слоях общества».
Что же случилось с Порт-Артурским образом? Современник тех событий писал: «Со сдачею Порт-Артура естественно связывались мысли о Порт-Артурской иконе и о Н. Федорове. Добрался ли он, а вместе с ним икона, до крепости? А если не добрался, то где теперь он сам и образ «Торжество Пресвятой Богородицы»? Как-то не верилось, что такая чудесная по своему происхождению (хотя и не чудотворная) икона могла погибнуть, не попав в Порт-Артур. <...> Но, если б она достигла крепости, то, как все были убеждены, Порт-Артур не сдался бы так скоро. Если ж, наконец, она попала в руки японцев, то те вряд ли б замедлили возвестить об этом всему миру». Но японцы тоже молчали. Слухи о судьбе иконы блуждали по Владивостоку самые разные. Кто-то утверждал, что икона застряла в Шанхае, другие говорили, что в Чифу, а некий солидный господин чуть ли не клялся, что будто бы икона перевезена недавно в Пекин, и там ее сохраняют монахи Русской Православной Миссии.
«Совершенно понятно поэтому, — писал один из авторов журнала «Русский паломник», — с каким нетерпением ожидали владивостокцы каких-либо точных известий относительно иконы. <...> Когда члены соборного причта ходили по прихожанам на Рождество со св. Крестом, а в праздник Богоявления со св. водою, то в редком доме их не спрашивали: а что, не известно ли, где находится теперь Порт-Артурская икона? И тут же, не дожидаясь ответа, сами добавляли: «Видно, не попала в Порт-Артур, находится где-нибудь в китайском порту. Хотя бы поскорее опять привезли ее к нам, во Владивосток».
Первое точное известие пришло 7 января 1905 года. В этот день один из членов соборного причта получил телеграмму содержания предельно краткого: «Прошу выслать мои вещи Харбин до востребования. Федоров».
Отправление было датировано 4-м числом, а сверху вполне четко пропечатан обратный адрес: какая-то станция «Первая Застава» на реке Ляохэ. Впрочем, владивостокцев эти географические тонкости волновали сейчас меньше всего. Главное, что Николай Николаевич жив и здоров, и что икона тоже соблюдена им в совершенной целости и, даст Бог, вернется скоро в почти родной для нее кафедральный собор. Теперь горожанам оставалось лишь запастись терпением и ждать от Федорова известий более подробных.
Ожидание длилось недолго. Минуло 4 дня, и тот же отец диакон получил заказной пакет, отправленный из порта Чифу на следующий день после падения крепости, т. е. 21 декабря 1904 года. Федоров писал: «Вы, наверное, все с трепетом сердечным ожидаете от меня известий. С неделю я пробыл в Шанхае и 8 декабря приехал в Чифу. Нашлись китайцы, взявшиеся доставить меня на джонке в Порт-Артур, и 14 декабря в 9 часов вечера я сел в лодку, но проехал всего около 10 верст. Слабый попутный ветер переменился, подул сильнейший, противный северный ветер, и китайцы заявили, что дальше ехать нельзя. Бросили якорь у одного острова и простояли там более 40 часов. Ветер все крепчал, и 16 декабря около 2 часов дня, мы вернулись при большом волнении в Чифу. 19 декабря я намерен был опять выехать в 6 часов вечера, но к этому времени слабый попутный ветер совсем улегся, и пришедшие за мной китайцы заявили, что опять ехать нельзя. 20-го утром пришли 4 миноносца из Порт-Артура; я обрадовался, рассчитывая, что на одном из них доеду до Порт-Артура. Какова же была моя скорбь, когда я узнал на миноносце «Сердитом», что они в Порт-Артур не возвратятся, потому что крепость сдается. Таким образом, иконе не суждено было попасть в Порт-Артур. Неисповедимы пути Божии. Попутный ветер — от Бога, и если я не попал в Порт-Артур, то ясно, что на это не было воли Божией».
«Честь и слава господину Федорову! — скажет позже глава Русской Православной Миссии в Корее архимандрит Павел. — И, слава Богу, что нашелся на Руси человек, явивший ту христианскую доблесть и ту веру, в которых — увы! — многие из нас ныне ослабли. <...> Слава ему и честь! А что же до нас, то мы, называющие себя верными чадами Церкви, должны над всем этим серьезно задуматься. <...> История «Торжества Пресвятой Богородицы» подала всем нам очевидное и знаменательное вразумление. Она явилась испытанием нашей общей веры (подчеркиваю — общей, а не отдельных людей), и самое происхождение ее в Киеве так же необычно, как и тот урок, который преподан нам с такою силою в Порт-Артуре».
А между тем икона «Торжество Пресвятой Богородицы» обретала в России все большую известность. Миллионы православных людей свято верили, что даже сейчас, после падения Порт-Артура икона по-прежнему являет собою «победоносную хоругвь», что именно через нее русскому воинству подается особенная благодать, и что возносимые перед нею моления имеют особую силу. Большинство верующих, однако, никогда не видели чудесной иконы воочию. Списки с нее исчислялись буквально единицами, словесные описания были отрывочны и неточны, а потому неизбежно вставал вопрос о массовом распространении копий образа «Торжество Пресвятой Богородицы».
По сему поводу редакция журнала «Русский Паломник» сообщала читателям: «Копии с этой иконы, которая пользуется благоговейным чествованием не только на Дальнем Востоке, но и внутри Империи, мы обещали разослать всем своим подписчикам, но встретили препятствие со стороны Святейшего Синода. Еще раз заметим, что так как икона была отправлена на Дальний Восток с соизволения Государыни Императрицы Марии Феодоровны, то мы обратились на имя Ее Императорского Величества со всеподданнейшим прошением об оказании нам содействия к получению упомянутого разрешения. <...> В каком положении находится это дело в настоящее время, — мы, к сожалению, еще в неизвестности».
О судьбе подлинника «Торжество Пресвятой Богородицы» не было никаких определенных сведений. По мысли Федорова, иконе надлежало находиться в рядах воюющих русских войск, и посему Николай Николаевич решил доставить ее в расположение Маньчжурской армии. «Запрос в Петербург я уже послал, — писал он, — и дожидаюсь теперь ответа».
Видимо, с ответом Петербург не замедлил, ибо в первых числах января Федоров уже покинул Чифу. Но каков был дальнейший маршрут образа Пресвятой Богородицы? Об этом никто не знал. Депеша Федорова с просьбой переслать его вещи в Харбин тоже не вносила особой ясности, поскольку харбинский железнодорожный узел открывал пути в трех направлениях (в «континентальную» Россию, во Владивосток и в Мукден) и, в соответствии с решением Императрицы, Федоров мог избрать любой из них. Но какой именно?
Каждый день во всех 79-и российских губерниях и двух десятках областей люди с нетерпением разворачивали утренние газеты, в надежде найти хоть какое-нибудь известие о Порт-Артурской иконе. Но тщетно. Газеты молчали.
«Всеобщая неосведомленность о судьбе иконы «Торжество Пресвятой Богородицы» вполне понятна, — писал архимандрит Павел. — Она объясняется известным направлением нашей повседневной прессы и ее равнодушием, за малыми исключениями, к тому, что составляет святыню русского народа — к области веры. Интерес к тому, что произошло с Порт-Артурской иконой, какая участь постигла «победоносную главную хоругвь русской армии» у одних подавляется холодным скептицизмом, а у других ограничивается <...> потаенной областью сердца».
Первой завесу молчания вокруг иконы прорвала популярная газета «Свет», издавал которую бывший офицер Генштаба Виссарион Виссарионович Комаров, сражавшийся в 1876 году в Сербии в рядах русских добровольцев, заслуживший там генеральский чин, а позже открывший в себе талант публициста. В одном из майских номеров газета извещала читателей: «По поручению Преосвященного Евсевия, мы со всею любовию сообщаем, что <...> желание Н.Н. Федорова приведено в исполнение. В настоящее время икона «Торжество Пресвятой Богородицы» находится в Гун-Чжулине, в походной церкви главнокомандующего».
Так закончилась первая и последняя попытка доставить образ «Торжество Пресвятой Богородицы» по прямому его назначению.
По материалам книги В. Н. Мальковского «Сказание об иконе «Торжество Пресвятой Богородицы». Тверь, 1906.
Из статьи В. Н. Чистякова «Повествование об иконе Божией Матери «Торжество Пресвятые Богородицы». // Альманах «Марьино». Вып. 5, 2000.
Метки: Богородица
