Благоверный царевич Димитрий, Угличский и Московский
Октябрь 31st 2010 -
Ответ на незаданный царице вопрос
В «Угличском столбце» нет показаний Марии Нагой. Царица обладала «судебным» иммунитетом, лишить которого ее не мог даже патриарх. Только она одна могла пояснить, почему в первые же минуты после смерти Дмитрия она назвала убийцами Данилу Битяговского и других родственников дьяка. Однако у историков есть на удивление единодушный ответ на этот не заданный вопрос.
«Прашивал сверх государева указу денег ис казны»
По восшествии на престол Федора Ивановича, Дмитрий вместе с матерью и ее родственниками Нагими по решению «всех начальнейших людей» (регентский совет) был отправлен в Углич в статусе удельного князя, однако был лишен права распоряжаться доходами своего княжества, и угличский двор стал получать деньги «на обиход» из царской казны. Реальная власть сосредоточилась в руках «служилых людей» во главе с дьяком Битяговским, которые были присланы из Москвы. В показаниях комиссии стряпчий царицы рассказал, что Нагой Михаил постоянно «прашивал сверх государева указу денег ис казны», а Битяговский «ему отказывал», из чего проистекали «ссоры и брань». Интересно, что последняя стычка между Нагим и дьяком произошла утром 15 мая.
О конфликте интересов клана Нагих и Битяговского свидетельствовала в челобитной царю вдова Битяговского: «Муж мой Михайло говорил многижда да и бранился с Михаилом [Нагим] за то, что он добывает безпрестанно ведунов и ведуней к царевичю Дмитрею, а ведун… Ондрюшка Мочалов безпрестанно жил у Михаила да у Григория… и про тебя, государя, и про царицу Михайло Нагой тому ведуну велел ворожити…».
«Кому это было выгодно?»
Гораздо меньше единодушия проявляют исследователи в отношении одного из отправных постулатов следствия «А кому это выгодно?» Впрочем, главным образом дискуссия ведется вокруг того, причастен или нет к гибели царевича Борис Годунов.
Он, будучи с 1587 года правителем российского государства де-факто, как считают большинство историков, стремился де-юре возвести свой род на престол, на пути к которому преградой мог стать Дмитрий, а это можно считать мотивом. Один из первых крупных российских историков, Николай Карамзин излагал в своей «История государства Российского» версию о том, что царский клеврет все же опасался, что после смерти Федора I трон займет его брат и пытался устранить его физически. Сначала с помощью мамки Волоховой царевича пытались отравить медленно действующим зельем, а когда этот план провалился, убить Дмитрия Годунов поручил неким Владимиру Загряжскому и Никифору Чепчугову. После того, как они отказались, Клешнин приискал Годунову другого исполнителя – дьяка Битяговского, «ознаменованного на лице печатию зверства».
Однако не все историки согласны с тем, чтоу Годунова были резоны желать смерти царевичу. Дело в том, что Мария Нагая была восьмой женой Грозного. Этот брак, равно как и несколько предыдущих, православная церковь не благословляла, и он считался незаконным, а ребенок – незаконнорожденным и не представлял угрозы династическим устремлениям Годунова, рассуждали эти исследователи.
С точки зрения сегодняшнего уголовного процесса
Большинство представителей исторической науки, подобно Карамзину, не поверили выводам следствия о нечаянном самоубийстве царевича. Историк Сергей Соловьев отмечал: «Следствие было произведено недобросовестно. Не ясно ли видно, что спешили собрать побольше свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не обращая внимания на противоречия и на укрытие главных обстоятельств». (Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн.IV (Т.7-8). М., 1960. С. 321-322.). По мнению еще одного известного историка Василия Ключевского, комиссия «вела дело бестолково или недобросовестно, тщательно расспрашивала о побочных мелочах и позабыла разведать важнейшие обстоятельства, не выяснила противоречий в показаниях, вообще страшно запутала дело». (Ключевский В.О. Курс русской истории. Лекция XLI// Ключевский В.О.Сочинения в 8 томах. Т.III. М.,1957. С.22.).
В свою очередь историки более позднего, XX века, Александр Тюменев и Руслан Скрынников считали, что расследование комиссии отличалось полнотой и достоверностью, не было предвзятым, и не оставило в этой исторической драме «белых» пятен. (Тюменев А.И. Пересмотр известий о смерти царевича Дмитрия//журнал Министерства народного просвещения. Ч.15.1908.Май; Скрынников Р.Г. Россия накануне «Смутного времени».М.1981.)
Grand mal и еще одна версия гибели царевича
Интересное исследование предпринял известный специалист в области уголовного права доктор юридических наук Иван Крылов (1906—1996). Он проанализировал материалы угличского следственного дела с позиции современных методов криминалистических исследований (кстати, именно он указал, что имеет право на существование как минимум еще одна версия: царевич погиб в результате неосторожного убийства, происшедшего от броска ножом кем-либо из участников игры). Крылов обратился к одному из самых крупных в стране специалистов по детской эпилепсии доктору медицинских наук Рэму Харитонову с вопросом: мог ли царевич, если нож действительно находился в его руках во время припадка, нанести себе смертельное ранение? После знакомства со следственным делом Харитонов твердо ответил: не мог, так как во время большого судорожного припадка (grand mal) больной всегда выпускает находящиеся в руках предметы. Заключение профессора Харитонова, по мнению Крылова, опровергает показания свидетелей о том, что царевич «покололся ножом» (Крылов И.Ф. Были и легенды криминалистики. 1987. С.93.).
Другие криминалисты, исследовавшие угличское дело с точки зрения сегодняшнего уголовного процесса, называли очевидные, на их взгляд, изъяны, которые не позволяют сделать однозначный вывод о происшедшем с царевичем Дмитрием. К ним были отнесены отсутствие описания места, где произошла трагедия, ножа, которым якобы царевич себя ранил. Нет также описания раны царевича Дмитрия, ее характера и локализации, следовательно, невозможно сделать вывода о том, могла ли быть причинена ему рана таким предметом.
«Царевичу Димитрию смерть учинилась Божиим судом»
2 июня 1591 года митрополит Геласий доложил результаты расследования смерти царевича на совместном заседании Освященного собора и Боярской думы. В свою очередь решение собора о происшедшем в Угличе 15 мая 1591 года было объявлено патриархом Иовом: «Перед государем Михайлы и Григория Нагих и углицких посадских людей измена явная: царевичу Димитрию смерть учинилась Божиим судом; а Михайла Нагой государевых приказных людей, дьяка Михайлу Битяговского с сыном, Никиту Качалова и других дворян, жильцов и посадских людей, которые стояли за правду, велел побить напрасно. За такое великое изменное дело Михайла Нагой с братьею и мужики угличане по своим винам дошли до всякого наказанья. Но это дело земское, градское, то ведает Бог да государь, все в его царской руке, и казнь, и опала, и милость, о том государю как Бог известит…».
Всех, включая колокол, наказали «по винам»
Царский вердикт «по винам» был следующий: царицу Марию постригли в монахини, братьев Нагих отправили в ссылку, посадских, принявших участие в убийствах и грабежах, кого казнили, а кого сослали «на житье» в Сибирь, после чего город на Волге обезлюдел. «Наказан» был и колокол, который созвал угличан «с топоры, и с саблями, и с рогатинами». Его сбросили с колокольни, высекли плетьми, вырвал «язык», отрубили одно «ухо» и выслали на 300 лет в Тобольск (в настоящее время он висит в угличской церкви царевича Димитрия На крови).
«Заклан бысть» от «лукаваго раба Бориса Годунова»…
Как показали дальнейшие события, обстоятельства гибели малолетнего царевича с изменениями династической, иерархической и политической конъюнктуры не раз переписывались. Например, князь Шуйский по очереди придерживался всех трех версий угличского дела. Как глава следственной комиссии, он неотступно утверждал, что царевич сам закололся в эпилептическом припадке. Затем, признав из политических соображений Лжедмитрия I сыном Ивана Грозного, заявил, что не видел в Угличе тела Дмитрия. Наконец, вступив в 1606 году на трон после свержения самозванца, он публично объявил, что царевич «заклан бысть» от «лукаваго раба Бориса Годунова». Эта версия оставалась официальной и при династии Романовых. В 1606 году «благоверный царевич» был канонизирован, толки о его нечаянном самоубийстве церковь рассматривала как ересь.
Историк Николай Костомаров (1817—1885) писал, что «следственное дело для нас имеет значение не более как одного из трех показаний Шуйского, и притом такого показания, которого сила уничтожена была дважды им же самим» (Костомаров Н.И. О следственном деле по делу убиения царевича Димитрия // Вестник Европы. Т.5. 1873.). Однако сегодня эти документы интересны хотя бы тем, что позволяют прикоснуться к древнему российскому уголовному праву, составить свое мнение о версиях развития событий многовековой давности, дошедших до нас с искажениями, провести аналогии и сравнительные характеристики с современностью.
