Священномученик Павел Добромыслов, протоиерей

Февраль 1st 2013 -

Память 20 января / 2 февраля, в Соборах новомучеников и исповедников Российских и Рязанских святых

Священномученик Павел родился 17 июня 1877 года в селе Поляны Рязанского уезда Рязанской губернии в семье священни­ка Николая Григорьевича Добромыслова.

По окончании Рязан­ского духовного училища Павел в 1891 году поступил в Рязанскую Духовную семинарию, а в 1897 году – в Московскую Духовную академию. В 1901 году Павел Николаевич окончил Московскую Духовную академию и женился на Клавдии Алексеевне Шувало­вой, дочери управляющего имением помещика Салтыкова; впо­следствии у них родилось шестеро детей.

1 октября 1901 года епископ Рязанский и Зарайский Полиевкт (Пясковский) рукоположил Павла Николаевича во священника к Старо-Ямской Николаевской церкви в городе Рязани. С 1902-го по 1906 год отец Павел состоял преподавателем Рязанского епар­хиального женского училища. С 1906-го по 1910 годонбылчленом Рязанского епархиального миссионерского комитета. С 1910 по 1912 год отец Павел исполнял обязанности законоучителя в Рязанской мужской частной гимназии. С 1911-го по 1914 год был за­ведующим и законоучителем Рязанской Мариинской женской гимназии. В 1912 году священник был членом Рязанского отделе­ния Епархиального училищного совета. В 1913 году отец Павел был награжден наперсным крестом.

В 1914 году отец Павел был назначен священником к Скорбященской церкви в богадельне имени Муромцевой в Рязани[1].

В 1918 году во время начавшихся от безбожной власти гонений он был арестован и некоторое время содержался в одной из мос­ковских тюрем в качестве заложника как священнослужитель, пользующийся большим авторитетом среди населения. В 1923 го­ду отец Павел был определен в Благовещенскую церковь в Рязани и возведен в сан протоиерея.

В марте 1924 года архиепископ Рязанский Борис (Соколов) назначил протоиерея Павла на должность Рязанского уездного благочинного. Будучи принципиальным противником обновлен­цев, отец Павел по поручению владыки написал историю обнов­ленческого движения в Рязанской епархии.

В своих письмах архиепископу отец Павел писал: «Для харак­теристики того, чем занимаются рязанские обновленцы и какими средствами они стремятся создать себе власть и упрочить ее:

Иду по Рязани. Останавливают меня два милицейских. “Ска­жи, где находится церковное управление?” Отвечаю: “Такого я не знаю” – “Как такое?” – “Очень просто. У нас нет церковного управления. У нас есть архиепископ и епископ. Их мы и знаем. А церковного управления у нас никакого нет”. – “Что вы говори­те? У нас есть бумага из церковного управления, а вы говорите, что такого нет”. – “Интересно, – говорю, – разрешите посмотреть, тогда, может быть, что-нибудь и скажу вам”.

Показывают. Протокол Рязанского губисполкома. Слушали заявление от такого-то числа, за таким-то номером, с просьбой расторгнуть договор религиозных общин Казанской и Троицкой церквей города Сасова за уклонение их в тихоновщину.
Я заинтересовался. Читаю далее. Постановили: просьбу Рязан­ского церковного управления о расторжении договора отклонить.

Рязанский губисполком оказался на высоте положения и при­нял справедливое решение. Захотелось мне, чтобы РЦУ сократило свою “энергию” и умерило свой пыл к “доносам”. Я решил по­мочь милиционерам и указал им адрес на собор. Там теперь в сто­рожке живет Иван Троянский.

Вот к каким средствам прибегают обновленцы. До сих пор не могут понять, что религия и вера не создаются палкой. На “свое” Успение в соборе служили два “архиерея” – Михаил и Иван, а тре­тий – Алексей Покровский стоял на клиросе и пел. Ведь некому петь-то, народу было в церкви 30 человек любопытствующих...

Ваше Высокопреосвященство, Милостивейший Владыко Борис!

...Недавно получил письмо из Мурома. Оттуда сообщают: “Нового владыку (Алексея Покровского) не принимают ни в один храм”. Этого, конечно, нужно было ожидать. Приезжал он и в Ря­зань. Служил в кафедральном соборе. Народу было очень и очень мало. Говорил проповедь с выпадами на Святейшего. Среди при­сутствующих в храме были выражены ему резкие и громкие проте­сты и возражения. Говорят, насколько верно, не могу утверждать, что Покровский переводится в Сасово. Гармонист откомандиро­ван для исполнения каких-то редакционных работ. Приехал в Ря­зань Иван Троянский. Случайно я встретился с ним на улице и разговаривал. Мною задан был вопрос: что же, он окончательно сюда приехал на место Михаила? В ответ получил неопределенное: “Да так, поуправлять”. Я на это заметил: “Да кем управлять-то? Паствы-то у вас нет”. А он отвечает: “А вы дайте нам”. На что я возразил: “Если у вас истина и все хорошо, народ сам к вам пой­дет. У нас насилия нет. Верующие свободно держатся угодного им вероисповедания”. – “Ну, плоха та школа, – говорит Троянский, – где школьники заправляют, а не учителя”. На это я возразил: “Ну, вы сами себя своими словами побиваете. Плоха ваша школа, пло­хи ваши учителя, если не умеете управлять своими пасомыми. Ес­ли они не идут к вам, то чувствуют вашу гниль”. На этом разговор кончился...

Ваше Высокопреосвященство, Милостивейший Архипастырь и Отец!

Сегодня, 23 августа, был у меня протоиерей Николай Озеров. Убеждая меня, что он ничего не делает без согласия и одобрения своих прихожан, он сообщает, что 15/28 августа у него предпола­гается общее собрание прихожан для выбора церковного ста­росты. Им он воспользуется для объявления о своем намерении подчиниться Патриарху Тихону. Причем вновь читал мне в ис­правленном виде в черновике текст своего обращения. Лично мне показался этот текст приемлемым. Не скрою от Вас, что Озеров очень опасается, что Вы сурово примете его раскаяние. Я старался успокоить его уверениями о Вашем любвеобильном сердце и муд­рой архипастырской благопопечительности. Усердно прошу Ваше Высокопреосвященство в случае обращения протоиерея Озерова отнестись к нему со снисходительностию и принять его в свои объятия отча, как Евангельский отец принял блудного сына. Для меня лично обращение Озерова дало бы большое утешение, так как он одновременно вместе со мною совершенно невинно разде­лял в Москве узы заключения. Пусть это его невинное заключение в Москве, когда он исполнял такую унизительную работу, как очи­стку ретирада у коменданта, зачтется ему за епитимию, какую он должен был бы нести за свое уклонение в обновленческий раскол. Думаю, что намерение Озерова серьезное. Уверен, что присоеди­нение Озерова не замедлит сказаться благодетельными последст­виями: его примеру, несомненно, последуют находящиеся под его влиянием.
Между прочим, Озеров сообщил мне, что Рязанский губисполком разрешил обновленцам взять в Рязань из Зимарова Боголюбскую икону, отказав в таковой просьбе православным. Я опре­деленно сказал ему, что в Зимарове религиозная община право­славная, а не обновленческая, и она ни в коем случае не допустит отпуска иконы другой религиозной организации. Это во-первых. А во-вторых, в Рязани население православное. Оно ни в коем случае не примет участия ни во встрече, ни в молитвах с обновлен­цами, так как смотрит на такое намерение обновленцев – взять Боголюбскую икону – как на профанацию и кощунство. Святую чудотворную икону они хотят использовать для привлечения к се­бе народа. Этого не будет. После такого отзыва Озеров побывал у “своих” и после сообщил мне, что обновленцы хотя и получили разрешение на взятие иконы, но отказываются от приведения в исполнение своего намерения.

Мною была послана Вам историческая записка об обновлен­ческом расколе в Рязани и Рязанском уезде. Получили ли Вы ее? Я спрашиваю об этом потому, что Вы ни разу не обмолвились о ней. Посему у меня и вкралось сомнение. Это во-первых. А во-вторых, в ней, хотя и кратко, я писал о появлении в Рязани древлеапостольской группы[*].

Причем мною было отмечено подозритель­ное ее появление, а также было и обращено внимание на инициаторов этой группы, как на лиц, имеющих тесную и близкую связь с ЧК и ГПУ. В числе этих лиц был указан священник села Поляны Григорий Гиацинтов, который был за свои доблести ВЦУ награж­ден вместе с Миловзоровым саном протоиерея. Крестьянам села Поляны такою своею деятельностью Гиацинтов был очень хорошо известен. Они не знали, как от него избавиться, но ничего не мог­ли сделать – боялись. Во время обновленческого движения Гиа­цинтов, будучи в Рязани правою рукою “известного А. Введенско­го”, был в то же время лицом, чрез которое становилось известным, “кому это нужно было знать”, обо всех, кто что говорил. Такая деятельность Гиацинтова заставляла всех оберегаться его и быть с ним особенно осторожным. Этот Гиацинтов был переведен в Жерновищи, где находятся его родные. В Жерновищах прихожане оп­ределенно потребовали от него православного исповедания. Да и вскоре за переходом его в Жерновищи на Рязанскую кафедру на­значены были Вы; когда наступил в Рязани крах обновленчеству, Гиацинтов заявил себя православным. Владыка! Когда Красницкий выразил желание присоединиться к Церкви, взволновалось все православное население России, взволновалось не тем, что Красницкий присоединяется. Этому должно только радоваться. Грядущаго ко Мне не изжену вон. А взволновалось потому, что он приблизился к Святейшему Патриарху. Зная Красницкого, все по­чувствовали близкую опасность для Патриарха и православия от такого приближения. Владыка! Вы были в Жерновищах у Гиацин­това, но Вы не были осведомлены о его личности и деятельности. Когда будут у Вас рязанцы, порасспросите их о нем. Вам все рас­скажут. Я же в интересах охранения Вашей личности считаю своим долгом сказать только одно: “Будьте с ним крайне осторожны!” Мы все, конечно, радуемся, что Гиацинтов теперь не обновленец, но все-таки, будьте очень осторожны. Прошу Вас тысячу раз изви­нить меня за эти предупреждения, которые, может быть, Вам пока­жутся лишними и несколько навязчивыми. Но я полагаю, что если отцы заботятся о детях, то ведь и сыны не менее обязаны заботить­ся о благополучии отцов.

Прошу Ваших молитв и благословения.
Ваш смиренный послушник протоиерей Павел Добромыслов

Ваше Высокопреосвященство,
Милостивейший Архипастырь и Отец!

...Относительно кафедрального собора дело обстоит так: я приглашал к себе Марию Федоровну Гречищеву и старался вну­шить ей и внушил, что в действительности при соборе никакой об­щины не существует. Лица, в свое время записавшиеся в обнов­ленческую общину-группу, в настоящее время в своем большин­стве стыдятся своей принадлежности к обновленчеству. Следует разузнать, из кого состояла группа обновленцев, в свое время при­нявшая кафедральный собор, походить по ним и убедить подать заявление о выходе из общины-группы и о расторжении договора по формальным основаниям за неимением должного количества членов. Это заявление должно исходить из среды самих обновлен­цев. Попутно с этим должна организоваться православная община при кафедральном соборе. Так мною она была инструктирована. Вышла она от меня с намерением осуществлять этот план.

Одновременно отец Сергий Соколов составил от имени веру­ющих заявление в губисполком о передаче православным соборов от обновленцев в целях лучшего сохранения их, как археологичес­кой ценности, от дальнейшего разрушения. Но подписывать это заявление воздерживается давать, ссылаясь на то, что многие ожи­дают сокращения по службе и потому затрудняются дать своей подписи. И здесь опять скажу то же. Может быть, это и диплома­тично, но лично мне не нравится. Если по этим мотивам воздер­живаться, то придется воздерживаться до скончания века. Что не приемлемо для одного, то приемлемо и допустимо для другого. Да наконец, не все же только служащие.

Вы спрашиваете об обновленцах. Что же о них теперь гово­рить? После того как Иоанн раскаялся, после того, как свалились столпы: Озеров и скопинцы, – уже более мелкие чувствуют пол­ную беспочвенность.

Заходил я вчера на Казанскую в кафедральный собор прило­житься к святителю Василию. Вошел в притвор, спросил у какого-то типа разрешения войти в собор. Ответил: “Сейчас”. И тотчас по­лучил приглашение войти в соборную сторожку. Там сидят: Миха­ил, Игнатьев и еще кто-то из их сотрудников и Долгомостьев. Я повторил свою просьбу открыть мне собор. Мне ответили: “Ключи от собора оставили дома”. И предложили мне присесть. Это бы­ла, конечно, явная ложь и нежелание пустить меня в собор. Я вос­пользовался предложением и сел. Начался разговор в довольно грубой форме: “Вы ездили к Патриарху с Иоанном?” – “Да, ез­дил”. – “Вы соблазнили нашего Иоанна, а теперь имеете дерзость еще прийти сюда и мешать нашим занятиям”. Так сказал Михаил. Я ответил: “Я пришел в храм, а в сторожку пригласили меня и пред­ложили мне присесть. Меня удивляет, как это может быть, что те­перь святыни стали для нас недоступны”. – “Ну, у нас сторожей нет. Вот будет служба, тогда и приходите, а теперь нам некогда”. Я сказал: “До свидания!” Вышел, помолился у окон храма, где ле­жит святитель, и ушел домой, чувствуя, что имя мое в соборе у об­новленцев очень и очень одиозно, но в то же время не теряю надеж­ды на помощь Божию в полной ликвидации обновленчества...»[2]

Одним из первых действий архиепископа Бориса при вступле­нии на Рязанскую кафедру было распоряжение об упразднении епархиального совета и создание епархиальной канцелярии, через которую он осуществлял все управление епархией. Архиепископ жил частью в Рязани, а частью в поселке вблизи станции Перлов­ка под Москвой и управлял епархией через распоряжения по кан­целярии. Переписка через канцелярию со священниками епар­хии, обращения архиепископа к пастве со временем стали состав­лять целые сборники. Властями появление таких сборников было расценено как нелегальное издание религиозного журнала.

Излагая содержание сборника, один из сотрудников ОГПУ на­писал: «...Мы находим, что программа его заключала в себе сведения общеинформационного характера, руководящие указания по части церковной жизни, отрывки из произведений различных авторов, не имеющих никакого отношения к Церкви, афоризмы, изречения, от­рывки из поэтических произведений, советы по садоводству, ого­родничеству и медицине, хронику и отдел юриспруденции»[3].

Архиепископ Борис (Соколов), его викарий епископ Глеб (Покровский) и группа духовенства города Рязани были арестова­ны в течение октября 1925 года. Протоиерей Павел Добромыслов был арестован 27 октября 1925 года и заключен в рязанскую тюрьму.

На допросах, отвечая на вопросы следователя, отец Павел ска­зал: «Епархиальная канцелярия содержится на сборы – складчины... При сборах руководствовались инструкцией НКЮ о сборах складчинах. “Циркуляры” архиепископа Бориса я рассматриваю как его распоряжения... Элемента политики в циркулярах я не нахожу. В содержании циркуляров ничего незакономерного я не находил... Приходскую книгу я считаю не противоречащей суще­ствующим законам и рассматриваю таковую как дополнение к списку при регистрации общины.

Уездным благочинным я назначен архиепископом Борисом (Соколовым). На совещаниях епархиальных благочинных я при­сутствовал, но не всегда. В круг моих обязанностей входило испол­нение распоряжений архиепископа Бориса по Рязанскому уезду. На существование епархиальной канцелярии я смотрел как на явление вполне закономерное. Закономерным существование епархиальной канцелярии я считаю по следующим причинам. По распоряжению центральной гражданской власти епархиальной канцелярии был выдан штамп и печать, отобранные в 1924 году гу­бернским отделом ОГПУ, причем разрешение на право имения печати аннулировано не было. С канцелярией епархиального архиерея считались государственные учреждения. Канцелярия была личной канцелярией архиепископа и не может быть рассмат­риваема как самостоятельная организация. Лично я от епископа Глеба (Покровского) слышал, что нам хотели возвратить печать и штамп. Все вышеизложенное вселяло в меня уверенность в за­кономерности существования епархиальной канцелярии. Я и епархиальные благочинные, как я полагал, в канцелярии архи­епископа Бориса являлись только техническими исполнителями, привлеченными к работе в порядке церковной дисциплины. Дея­тельность канцелярии епархиального архиерея, с моей точки зре­ния, была вполне закономерной, не нарушающей существующих гражданских законов.
С содержанием “циркуляров” архиепископа Бориса я знаком поверхностно. Ничего предосудительного в таковых я не находил. В “сестричествах” ничего противозаконного не нахожу, но лично организации таковых не сочувствую, так как я не сторонник учас­тия женщин в делах церковных. С уставом сестричества я деталь­но не знаком. Ничего противозаконного в производимом канце­лярией при архиепископе я не видел»[4].
Следствие было закончено 12 ноября 1925 года, и на следую­щий день протоиерей Павел написал письмо судебным властям: «Рязанским ОГПУ мне предъявлено по окончании предваритель­ного следствия обвинение по статье 58, пункт 10 УК, причем кон­кретно мне ставится в вину участие в делах епархиальной канцеля­рии, организованной Рязанским архиепископом Борисом (Пет­ром Алексеевичем Соколовым), на правах уездного благочинного.

Свое участие в делах Рязанской епархиальной канцелярии я никак не могу признать актом контрреволюционным, предусмот­ренным ст. 58 УК, по следующим основаниям.
Канцелярия епархиального архиерея никаких попыток в целях захвата власти даже и в мыслях не имела. Ее цель одна – устроение исключительно церковной жизни на основах гражданских зако­нов и церковных канонов.

Епархиальная канцелярия существовала более двух лет. Ей бы­ло разрешено гражданской властью иметь свою печать и свой штамп. Ясно для меня было, что гражданская власть не смотрит на нее как на контрреволюционное учреждение...
Да и в самом характере деятельности епархиальной канцеля­рии совершенно не усматривалось признаков преступлений, пре­дусматриваемых ст. 58 УК.
Епархиальной канцелярии инкриминируется распростране­ние циркуляров архиепископа Бориса, якобы имевших контр­революционный характер.

Но, во-первых, эти циркуляры были не в моем ведении, так как, повторяю, я в канцелярии не занимал самостоятельной роли, а во-вторых, отмечая в циркулярах призыв архиепископа Бориса (Соколова) к прибавлению в молитвенных прошениях на ектениях молиться и “о властех наших”... я не замечал в них контрреволю­ционного направления...

Что касается создания библиотеки, якобы направленной против социализма и коммунизма, то относительно этого должен сказать, что в этом деле епархиальная канцелярия вообще не при­нимала участия. Это дело лично архиепископа Бориса. Но и он имел в виду создание библиотеки собственно апологетической, направленной на борьбу с неверием и атеизмом, а не против соци­ализма и коммунизма...
Из вышеизложенного явствует, что я совершенно не могу признать себя виновным в преступлениях, предусмотренных ст. 58 УК...»[5]

Протоиерей Павел был обвинен в том, что, «являясь членом организованного Петром Алексеевичем Соколовым нелегального сообщества, выполнял, как член такового, все возлагаемые на не­го поручения. Способствовал размножению и распространению издававшегося Петром Алексеевичем Соколовым журнала “Цир­куляры”, заведомо зная контрреволюционность его содержания. Своими действиями способствовал созданию библиотек с подбо­ром литературы контрреволюционного характера. Принимал уча­стие в издании распоряжений об установлении денежных сборов с религиозных общин Рязанской губернии, способствуя своими действиями принудительному взиманию таковых. Присваивал се­бе права юридического лица»[6].

Дело было передано на рассмотрение секретаря 6-го отделения секретного отдела ОГПУ в Москве с предложением приговорить всех обвиняемых моложе пятидесяти лет к трем годам заключения в концлагерь, а старше пятидесяти – отправить в ссылку, само же дело передать на рассмотрение Особого Совещания. 26 марта 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Павла к трем годам заключения в концлагерь, и в том же го­ду, после открытия навигации на Белом море, он был отправлен на Соловки[7].

По возвращении из заключения протоиерей Павел служил в храмах Рязанской епархии; в 1930 году власти снова арестовали его, обвинив в хранении мелкой разменной монеты, и он был при­говорен к трем годам ссылки, которую отбывал в городе Семипа­латинске в Казахстане.

По окончании ссылки в 1933 году, отец Павел вернулся в Ря­занскую епархию и стал служить в Благовещенском храме в горо­де Рязани. В 1935 году часть причта этого храма перешла в обнов­ленчество; отец Павел был вынужден покинуть приход. Он был назначен настоятелем Казанского храма в селе Солотча. Но прослужить ему здесь пришлось недолго. 16 марта 1938 года сотрудни­ки НКВД вызвали на допрос в качестве лжесвидетеля служившего вместе с отцом Павлом диакона, который показал, что священник часто говорил в храме проповеди и в них призывал прихожан быть более ревностными в приготовлении к таинствам. Он предупреж­дал, что не прибегающие к таинствам могут оказаться вне Церкви и быть осужденными на вечные мучения. Священник в своих про­поведях призывал к покаянию, призывал «отказаться от классовой борьбы», говорил, что если кто обижен, то должен простить и при­мириться, не ссориться.

26 марта 1938 года протоиерей Павел был арестован и заклю­чен в рязанскую тюрьму. Допросы шли в течение полутора меся­цев; следователи требовали, чтобы священник охарактеризовал суждения своих знакомых с политической стороны. Отец Павел на это ответил:

– С политической стороны названных мною лиц охарактери­зовать не могу, так как с ними на политические темы не разго­варивал.

– Вы арестованы за антисоветскую деятельность, которую вы проводили среди населения села Гавриловского. Дайте показания по этому вопросу.

– Никогда никакой антисоветской агитации я среди населе­ния села Гавриловского не проводил.

– Следствие располагает данными, что вы, будучи контррево­люционно настроенным, среди населения вели контрреволюци­онную агитацию. Вы подтверждаете это?

– Нет, не подтверждаю.

– Вы даете неверные показания. Следствием установлено, что вы являетесь активным участником контрреволюционной органи­зации церковников. Дайте правдивые показания.

– В контрреволюционной организации церковников я никог­да не состоял.

– Вы продолжаете давать неверные показания. Следствие рас­полагает достаточными данными о вашей принадлежности к контрреволюционной организации церковников. Следствие тре­бует от вас правдивых показаний.

– Я еще раз заявляю: в контрреволюционной организации церковников я не состоял.

29 мая 1938 года Особое Совещание при НКВД СССР при­говорило протоиерея Павла к восьми годам заключения в испра­вительно-трудовой лагерь. Он был отправлен в один из Караган­динских лагерей, куда прибыл 16 июля того же года. Протоиерей Павел Добромыслов скончался 2 февраля 1940 года в 8-м Чур-Нуринском отделении Карагандинского лагеря и был погребен в безвестной могиле.

Примечания:

* Группа обновленцев – «Союз общин древлеапостольской церкви», возникший в 1922 году и возглавляемый А.И. Введенским. Программа этой организации носила открыто антиканонический характер.

1. ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 1185, л. 1-2, 8-9.
РГИА. Ф. 802, оп. 11, 1913 г., д. 440, л. 1-24.
2.  УФСБ России по Рязанской обл. Д. 13979. Т. 3, л. 45-54.
3.  Там же. Т. 2, л. 272.
4.  Там же. Т. 1, л. 39-40.
5.  Там же. Л. 189-190.
6.  Там же. Л. 213-214.
7.  Там же. Л. 216.

«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Январь».
Тверь. 2005.

Комментарии закрыты.