Глас вопиющего в пустыне
Июль 2nd 2014 -
Валентин Курбатов
«Во всей Библии не встретишь более одинокой фигуры, чем Иоанн Креститель», – это сказал много думавший о Библии и необыкновенно глубоко и современно прокомментировавший её католический богослов Ганс Урс фон Бальтазар.
В правоте этого вывода убеждаешься тотчас, как только начинаешь смотреть, что написали о Предтече светские и духовные исследователи – Г.Брандес, А.Древс, С.Ковалёв, С.Аверинцев, А.Немировский, тот же Г.У. фон Бальтазар, Э.Ренан, Ф.Фаррар, Д.Мережковский, святитель Софроний, Патриарх Иерусалимский, протопресвитер А.Шмеман. Образ Иоанна Крестителя является в их статьях, книгах, проповедях в такой совершенной полноте, подробности и биографической очевидности, что теперь уже и самый закоренелый сторонник мифологической теории, относящей Иоанна Крестителя к сонму сочинённых человечеством пророков и героев, принуждён будет сдаться под напором археологических фактов, исторических свидетельств и прямых документов. А одиночество Иоанна Крестителя останется, словно все усилия биографов и проповедников тщетны, и он будет выситься в своей власянице и кожаном поясе, опалённый солнцем пустыни и непреклонный, так же отдельно и укорно, как на другом берегу подлинно Мёртвого моря… Отчего это? Первую причину угадал отец Сергий Булгаков. Она так тяжела, что её в порыве невольной духовной самозащиты хочется счесть несправедливой. «Мир, – пишет отец Сергий, – не мог вынести святости Предтечи, как не мог вынести и Единого Безгрешного, и он искал так или иначе извергнуть их из себя». Что это было не только там и тогда, а длится и по сей день, доказывал своим «великим инквизитором» Достоевский. Нам легко отговориться, что были конкретные виновники смерти Иоанна Крестителя и им отвечать перед Богом, но отец Сергий отказывает нам в этой отговорке: «И если эта внутренняя неизбежность находит для себя личных исполнителей, то соответственно ли возложить на них всю вину этого дела, а самим отрицаться не только от них, но и от своей доли участия в этой вине, от своей ответственности?»
Дело ведь подлинно не в личных исполнителях общей воли к тому, чтобы «извергнуть» Предтечу, а в самой этой воле, в длящемся общем нежелании услышать его главный призыв к покаянию. Сегодня мы как раз лучше всего подтверждаем это самим раздражённым сопротивлением: почему? почему всегда должны каяться мы? А уж как только противопоставил «мы» каким-то «они», так сразу Предтечу из Евангелия и из духовной истории и извергнул.
Он приходил, «чтобы возвратить сердца отцов детям и непокоривым образ мыслей праведников» (Лк 1:17) и, к сожалению, напрасно следом за пророком Илиёй, в чьём духе он приходил, ждал, что «всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся...» (Лк 3:5). Сердца отцов детям уже не вернутся, и гора и холм не понизятся… Достаточно примерить эти принципы уравнения и «выпрямления» к себе, и по мгновенному упругому сопротивлению души почувствуешь всю болезненность, нестареющую живость и нестареющую же приемлемость и неудобство уроков Иоанна Предтечи.
Так что отец Сергий очень знал, о чём писал, когда не давал нам уклониться от нашей доли участия в общей вине отторжения пророка. Нам бы тоже предпочтительнее более «удобный» Креститель и христианство «по Руке». Чего иудеи ждали от Христа? Освобождения от Рима, царствования над царями, исполнения чаяний, а Он возьми и вместо того, чтобы поднять из праха бедных и сделать богатыми, сделал доблесть из самoй бедноты, а богатых уравнял с верблюдами, пролезающими в Царство Небесное через игольное ушко. Смертный приговор носителю такой правды был неизбежен. Чего они искали в Предтече? Силы возглавления, нового Илию, Христа. И когда узнали, что он не тот и не другой, в плохо скрываемой досаде спросили: «Что же ты крестишь, если ты не Христос, ни Илия, ни пророк» (Ин 1:25)? То есть – что же ты нам мешаешь, как без церемоний спрашивал откровенный «великий инквизитор».
Иоанн Креститель не переворачивал мир и не звал к освобождению от Рима, справедливо считая, что гораздо существеннее освободиться от «Рима внутреннего», от «мысленного волка», как звал это псалмопевец Давид – от гордости, страсти, честолюбия, искания первенства, утверждения своеволия, – всего, с чем человек расстаётся труднее всего. «Какое длительное лечение по отвыканию (от привычных идеологических добродетелей. – В.К.) предпринимает Господь по отношению к Израилю», – пишет Г.У. фон Бальтазар. Это «лечение по отвыканию» начал Иоанн Креститель, у него называлось оно «выпрямить пути Господу». И на этом пути он и пасть должен был первым.
Другое болезненное место, на которое он наступил, – израильский патриотизм. Святитель Игнатий Брянчанинов лучше всего видел именно это «смущающее обстоятельство» в слове пророка: «Проницательно великий Иоанн Предтеча направил первые слова проповеди против главного народного недуга, против пагубного самомнения... Не начинайте глаголати в себе «отца имамы Авраама» и «семя Авраама есмы и никому не работали Николиже». Работали, работали, напоминает епископ, и египтянам, и Вавилону, и Риму, так что не надо начинать со лжи, чтобы не кончить большей ложью.
Не стану даже развивать эту опасную тему, чтобы не выйти на совершенно уж газетные в своей горячей современности посылки, из которых станет видно, как преждевремен и неуместен Иоанн Креститель с его предупреждением об опасности национального самомнения. Подлинно он – «глас вопиющего в пустыне» и ещё долго – не всегда ли? – будет оставаться этим «гласом», хотя внешне будет почтён званием Ангела пустыни и разойдётся в образцы аскетизма и неукоснительного служения Истине. Но «вызвать духовный и нравственный кризис, – как понимал его назначение протопресвитер А.Шмеман, – заставить людей увидеть зло и ужаснуться ему и захотеть освобождения от него» всё-таки не сможет. Во всяком случае, не сможет в широком народном смысле. Услышат, как тогда, единицы, кто более всего готов, – ведь и тогда за Христом, услышав от Иоанна, что Он – Агнец Божий, пошли не все крестившиеся, а только те, кого мы теперь знаем как Андрея Первозванного и юного Иоанна, оставшегося в новозаветной истории как любимый ученик Христов, возлежавший на Его груди в час Тайной Вечери. Пошли наиболее готовые, умеющие слушать сердцем и реагировать без разъедающего сомнения, а тотчас: «Вот я, Господи!»
В нас этой прямоты нет давно, и вопль опустевшей души мы предпочитаем заглушать изобретательным анализом, ≪психологией≫ в обход прямого смысла. Один из эпизодов жизни Иоанна Крестителя, толкование этого эпизода, будет хорошим примером этих психологических замещений. После нескольких воскрешений и исцелений, когда уже было очевидно, что «Бог посетил народ Свой» (Лк 7:16), ученики Иоанна рассказали учителю обо всём совершённом Иисусом, и тогда «Иоанн, призвав двоих из учеников своих, послал к Иисусу спросить: «Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?» (Лк 7:19). И вот изострённое психологическое воспитание, великая школа литературы побуждает исследователей разгадывать: что это? Сам Иоанн возвещал Пришествие, сам крестил, сам говорил, что «не смеет развязать ремень обуви Его», и вот это неожиданное сомнение: «Ты ли Тот?» И Г.У. фон Бальтазар пишет: «Он – «посланец», приготовляющий путь... всё же не смог сразу распознать Его из-за пролегающей между ними пропасти». Человек Ветхого Завета «не смог распознать» Человека Нового. Этой же точки зрения придерживался отец Александр Мень, обращая внимание на то, что Иоанн Креститель ни разу не назвал Иисуса Христа Мессией, как бы не доверяя своему знанию вполне, не умея преодолеть в себе человеческого сомнения перед Божьей природой. Итогом размышления отца Александра было: «Призванный возвестить избавление Иоанн, подобно Моисею, остановился на рубеже земли обетованной, на границе Нового Завета, не перейдя её. В силу этого Христос и назвал его меньшим самого малого в Царстве». Митрополит Антоний Сурожский в проповеди на Усекновение главы Иоанна Предтечи тоже допускает мысль, что Иоанн посылает своих учеников узнать, Тот ли, чтобы подтвердить для себя перед кончиной, что Тот – Тот, и значит, и жизнь, и проповедь были справедливы.
Везде мысль чиста, искренна, интеллектуально и психологически глубока, но везде слишком нова, «слишком человечна», слишком подвластна современной логике и потому, как кажется, всё-таки не по Евангелию коротка. Ну, в самом деле, если встать на тот же путь психологической и интеллектуальной проверки, то ведь сразу покажется противоречивым, как он, чья судьба, по свидетельству Евангелия и всех исследователей, была (что лучше всего сформулировал митрополит Антоний) в том, «как бы не быть для того, чтобы в сознании и видении людей возрос Единственный, Который есть Господь», вдруг допустил эту слишком человеческую ноту сомнения? Тем более что он действительно настолько подвинулся в том, чтобы не быть, что, несмотря на все упражнения учёных, прозаиков и поэтов (особенно износивших сюжет с Саломеей), остаётся как будто действительно одним «гласом», чистым небом для плоти, у которого даже по сравнению с Иисусом совсем нет биографии. Он – одно громадно увеличивающее прозрачное стекло, направленное на Христа. И сюжет с Иродом уже ничего к его подвигу не прибавляет, вводя слишком исторический, бытовой материал, эту самую запоздалую, до срока отсутствующую биографию, после того как судьба уже высказала себя. Не зря художники потому и слетелись на этот кровоточащий эпизод, что здесь они были в своих владениях, но здесь уже не было Иоанна Крестителя.
А разгадка-то вопроса «Тот ли?» вернее всего услышана Иоанном Златоустом, кто святостью, силой, учительством, слышанием существа был ближе всех последующих толкователей, ибо ещё не знал отравы психологизма. Даже, пожалуй, не так – психология-то у него впереди, но детски ясная и здоровая, пастырски и пророчески чистая. «Не якоже не ведя владыку Креститель вопрошает, но устроение творя и хотя исправить ученики своя...» Чтобы не затруднять понимания, дальнейшее рассуждение святителя просто перескажу. Ученики, видя, что Христос «больше» их учителя, по единственной человеческой слабости позавидовали: как же это – был с тобой, учитель, ты свидетельствовал о Нём, ты крестил Его, а все приходят не к тебе, а к Нему? Много любя учителя, они по-детски ревнуют к его славе, и вот тогда-то Иоанн «покрывает же ся неведением» и посылает их спросить: Тот ли Он? Не потому, что не знает – он как раз из чрева матери знает, что Тот, а чтобы ученики сами увидели и уразумели и были крепки, как крепок он сам. То есть учитель даёт ученикам последний свой, лучший урок без прямого назидания. И Христос так же совершенно отвечает, не пускаясь в аргументацию, а только свидетельствуя, что слепые прозревают, хромые ходят – то есть всё идёт так, как пророчествовал Иоанн. И нет между ними человеческих двоемыслий, а одна небесная до века данная связь.
Для психолога это почти бедно. Для христианина в этом – продолжающееся Иоанново свидетельство о Свете, после которого легко согласиться с церковным посланием, изложенным архимандритом Александром Семёновым-Тян-Шанским, по которому дана была Иоанну возможность «стать Предтечей Господа и в Его сошествии во ад, в мир томившихся в сени смертной душ и там возвещать грядущее Воскресение». При сомнении в ад первыми не сходят. Нет, тут подлинно во всём Предтеча, и Русская Церковь не зря угадала за его гневом и пламенем первенство любви и в Деисусе поставила в молитве за страждущее человечество по чину Богородицы, подтвердив, что великая любовь и великий гнев имеют один милосердный источник.
А что думается о нём сегодня беспокойно и никак не войдёшь в безмятежный академизм, так это и вообще с христианством невозможно – не тот это «предмет», о котором можно говорить, не обжигаясь, – и уж того менее возможно в разговоре об Иоанне Предтече. Вспомните, как Ф.Фаррар предваряет в своей «Жизни Иисуса Христа» появление Иоанна: «... при возрастании всеобщей испорченности ... при виде туч, которые всё чернее и чернее заволакивали политический небосклон... Скипетр уже был отнят у народа; первосвященство презрительно попиралось идумейскими четверовластниками или римскими прокураторами... преступность царила повсюду, и никто не знал спасения от ужаса и разрушения». И тут же о старом, которое быстро рушилось, а новое не появлялось, и о том, что уже и сами злодеи находили положение злодейским... Если добавить к этому портрету времени чёрточку из книги отца Александра Меня о той же поре: «Параллельно с мечтами о возмездии и свободе углублялось мистическое восприятие тайны зла... никогда ещё демонология не была так популярна» – и подтвердить словами евангелиста ≪народ был в ожидании» (Лк 3:15), то, я думаю, и слепой увидит, что это списано с сегодняшнего телевизионного окошка.
Вот и вглядываешься: кто будит людей в такие времена? чей призыв может перекрыть бренчание монет и крики менял, торгующих в храме? И чем более вглядываешься, тем вернее видишь, что времена могут повторяться, а люди, способные разбудить, приходят однажды – не знающие самости, не ищущие ничьего расположения и, значит, не боящиеся ничьего осуждения, неподвластные законам мира, ибо им ведом закон Неба, легко умаляющиеся для возвеличивания лучшего, бесстрашные до спокойной готовности к смерти, потому что Истина выше смерти. Предтечи не знают множественного числа, потому что приходят невсегда, пока не будут услышаны, и если времена повторяются до того, что одно кажется совершенной цитатой другого, то это говорит только о глухоте человека, которому однажды был дан ответ на ситуацию, но человек не захотел открыть сердца.
Ну что же, Господь терпелив и будет вразумлять снова и снова. Глядишь, когда-то цитировать низкие страницы минувшего и надоест, и человек всей тоской и любовью, всей готовностью к преображению услышит: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф4:17) и «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Лк 3:4).
Услышит – и отзовёт
Источник: Наука и религия", № 615, январь 2011
Метки: Иоанн Креститель
