Христос в Гефсиманском саду. (Василий Перов)
Февраль 2nd 2012 -
Чистый понедельник. Василий Перов
Дерево, 22,8×17,5. 1866. ГТГ
В шестидесятые годы, которые Тютчев назвал «оттепелью», картины Перова стали народными. Репродукции с них можно было увидеть и в сельской избе, и в комнатке чиновника. Какие-то из его работ были вдохновлены литературой, Некрасовым, Тургеневым, Достоевским; какие-то сами оказывали на нее влияние. О картине «Проводы покойника» Григорович сказал: «Как сделал художник, мы не знаем – это тайна его таланта, но, глядя на одну спину бедной женщины, сердце сжимается, хочется плакать».
Проводы покойника. Василий Перов
Холст, 45,3×57. 1865. ГТГ
Тайну эту, действительно, мало кто знал. Она заключалась в том, что Василий Григорьевич похоронил двоих детей, а вслед за ними и жену.
«Автопортрет». Холст, 59.7×46. 1870. ГТГ
«Портрет Е.Э. Перовой». Холст, 57×46. 1869
Минск. Государственный художественный музей Белоруссии
Очень может быть, что «Последний кабак у заставы» – одна из самых пронзительных его картин, на которой бедная девочка в санях смиренно ждет пропивающего последние деньги отца – это своего рода извинение за последний год жизни Елены Перовой. Современники видели на этом холсте Соню Мармеладову, ведь образ ее папы попал в «Преступление и наказание» из так и не написанного романа Достоевского «Пьяненькие».
Пьяненькие. Василий Перов
Холст, 51×65,8. 1868. ГТГ
В 1871 году Перов пошел преподавать и понемногу стал писать рассказы. «Учитель: Ну, дорогой, расскажите, как вам работалось летом, на природе. Ученик: Я ничего не делал, Аполлон Николаевич! Ничего не удалось сделать! Все только собирался работать! Учитель: Это немного, любезнейший. Это очень немного. Это даже далеко менее того, что я мог от вас ожидать. А скажу откровенно, и ожидал-то я от вас очень и очень немного». Так Василий Григорьевич представлял времена своей учебы своим студентам, которые уже не были такими оболтусами.
В какой-то степени они стали его семьей. Квартира Перова, находившаяся прямо в здании училища, часто напоминала проходной двор: ученики приходили, уходили, в одиночку и толпой, и с творческими сомнениями, и с материальными нуждами. «Он любил свой класс, — пишет Нестеров, — и мы платили ему тем же, верили в него. Мы инстинктом поняли, что можно ждать, чего желать и что получить от Перова, питаясь обильно лучшими дарами своего учителя. И он дары эти буквально расточал нам, отдавал нам свою великую душу, свой огромный житейский опыт наблюдателя жизни, ее горечей, страстей и уродливостей».
«Вечер в Великую Субботу». Бумага, 20×39. 1870. ГТГ
Великолепный рассказчик, он прекрасно владел аудиторией, стараясь передать школярам не ремесло, а мировоззрение: «Конечно, никто не станет считать передачу одной только внешней стороны, хотя бы даже исполненной и до обмана глаза, за истинное искусство. К великому, однако, сожалению, публика, любители, а иногда даже и сами художники падки на эти приманки. Зачастую и эти последние восторгаются и восхищаются какой-нибудь до того натурально написанной шляпой, что от восторга в нее хочется плюнуть».
Сам профессор Перов пребывал в это время в поисках себя. Неожиданно для всех он увлекся портретами, написал Островского, Даля, Тургенева; на смену остро сатирическим полотнам пришли добрые улыбки «Птицелова» и «Рыбака», «Охотников на привале». Но всё же это был не тот масштаб, о котором он мечтал. А единственная большая работа – «Трапеза», начатая шесть лет назад, – шла с такой скоростью, что ее даже нельзя было принять в расчет.
В.Перов Трапеза
Когда-то в ранней юности, скитаясь по стране с теряющим последние средства отцом, Василий Григорьевич оказался в Арзамасском уезде, где барон Криденер нашел должность управляющего в одном имении. Шел Великий пост, и вдохновленный службой, Перов написал Распятие и подарил его местной церквушке. Это была его первая картина, известная только по воспоминаниям. Возможно, в храме ее приняли не так, как хотелось бы начинающему живописцу. Может, он был недоволен сам. Но, так или иначе, тридцать лет после этого он боялся браться за евангельский сюжет, как бы сильно этого не желал.
Сейчас, в тайне от всех, он снова пробовал писать Христа и Пресвятую Богородицу. Терпел неудачу за неудачей, и страшно переживал из-за того, что рядом не было человека, который мог бы его понять. При всем обилии близких ему учеников, он все больше и больше чувствовал свою оставленность.
В 1872 году Павел Михайлович Третьяков отправил письмо Фёдору Михайловичу Достоевскому с просьбой позировать для портрета. А написать его предложил Василию Перову, полагая, что понять сложный характер писателя, а то, что он очень сложный не было секретом, может понять только человек с характером не менее противоречивым. Жена Третьякова как-то сказала, что Перов желчен, ироничен и крайне самолюбив, но вместе с тем, во всем Московском училище нет преподавателя, который был так добр и заботлив к ученикам.
Фёдор Михайлович Достоевский. Василий Перов
Холст, 99×80,5. 1872. ГТГ
Достоевские жили скромно – темные комнаты, старая мебель, но вокруг царил порядок. Художника встретила приветливая веселая хозяйка – Анна Григорьевна. Хозяин же, судя по всему, уже раскаивался, что согласился позировать. Он был недоволен, что придется отвлечься от романа, который был близок к завершению – «Бесы». Но когда Перов представился, он сразу вспомнил ту выставку десятилетней давности и обрадовался.
Недавно вернувшийся, где провел четыре года только потому, что не было денег на возвращение, Достоевский был полон новой идеей об особой христианской миссии России. «Всякий человек, если отходит от православия, тотчас же перестает быть русским. И мы, и художники, и писатели не должны расшатывать веру в людях. Церковь – вот спасение для русского человека, ее не нужно трогать». «Но разве не должны мы говорить о недостатках? – спросил Василий Григорьевич, писавший в то время «Монастырскую трапезу». – Ведь они очевидны всем, замалчивать – значит утаивать правду». «Да, вспомните у Шиллера: «путь к свободе ведет только через красоту». Вот назначение художника. А критиковать… Знаете, на войне не критикуют командиров». «Помилуйте, какая война?» «А Нечаев, социалисты, революция – это Вам что, не война!?»
«Старики-родители на могиле сына». Холст, 42×37,5. 1874. ГТГ
«Есть небольшое сельское кладбище в одном из отдаленных уголков России. Как почти все наши кладбища, оно являет вид печальный... Но между ними есть одна, до которой не касается человек, которую не топчет животное: одни птицы садятся на нее и поют на заре. Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обоим ее концам: Евгений Базаров похоронен в этой могиле. К ней, из недалекой деревушки, часто приходят два уже дряхлые старичка – муж с женою. Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и не могут покинуть это место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем... Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о Вечном примирении и о Жизни бесконечной...» Иван Тургенев
За эти последние строчки «Отцов и детей» Иван Сергеевич вынужден был оправдываться перед левой прессой, кричавшей: «Что это у вас тут за христианский финал!?» Только оправдывался он зря, поскольку обвиняли его совершенно справедливо – это самый, что ни на есть православный взгляд на судьбу русского нигилизма. Достоевский, тоже начинавший с самого непримиримого отрицания, легко это смог Перову доказать. И в 74 году появилась эта картина. Спорить с ней было невозможно. Христос в России – как в пустыне; как в Гефсиманском саду: ученики Его спят и вскоре разбегутся. Иуда ведет стражников. Синедрион уже принял решение Его убить. И, зная обо всем, Христос все равно говорит Отцу: «Не Моя воля, но Твоя да будет!»
После публикации «Бесов» на писателя обрушилась вся либеральная Россия. Его дружно объявили сумасшедшим и в качестве бесспорного доказательства его безумия предъявляли портрет Перова. Василий Григорьевич даже забеспокоился, но Анна Григорьевна передала, что в этой картине он «сумел подметить самое характерное выражение в лице мужа, именно, которое Фёдор Михайлович имел, будучи погружен в свои художественные мысли».
Теперь работа над «Трапезой» уже совершенно не шла, но он упорно дописывал ее, не желая оставить многолетний труд незавершенным. В итоге картина появилась только в 1876 году, когда она уже никому не была интересна, и в первую очередь самому художнику. Хуже того, пропагандисты возникшей в том году «Земли и воли» стали использовать ее в качестве наглядной агитации.
Василий Григорьевич перестал писать. Ушел из Товарищества передвижников, отчитавшись до последней копейки, как его многолетний казначей. Заболел чахоткой, и в сорок с небольшим, как пишет Нестеров, стал седым, разбитым стариком». Критика была к нему по-прежнему благосклонна: называла «отцом русского жанра», «Гоголем русской живописи», а еще «Островским, Тургеневым и Достоевским – вместе взятыми». Но сам он прекрасно понимал, что прав-то Крамской, говоря, что «еще четыре года назад Перов был впереди всех, а после Репинских «Бурлаков» он невозможен». Только, невозможен был старый Перов. А новый появился не задолго до смерти, в 1878 году, и сразу с двумя большими полотнами – «Снятие с Креста» и «Христос в Гефсиманском саду».
И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю. Встав от молитвы, Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали и сказал им: что вы спите? встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Евангелие от Луки
«Первые христиане в Киеве» (одна из последних картин Перова)
Холст, 156×243. 1880. ГТГ
Метки: Библейский Сюжет, Страстная седмица
Pages: 1 2
