Христианская философия брака

Май 26th 2016 -

Профессор С.В. Троицкий

Глава 2 БРАЧНЫЙ ИДЕАЛИЗМ И НАУКА

• Данные естествознания: антагонизм между совершенством и размножением
•Бергсон о значении пола в растительном царстве. Данные психологии: антагонизм между
размножением и половой любовью
• Примеры и свидетельства из философии, Библии, церковной и изящной литературы
• Ошибки Шопенгауэра
• Неразрешимость вопроса о цели брака для науки и обращение к интуиции

Многовековой спор между идеалистической и реалистической теориями о цели брака нужно решить в пользу первой, идеалистической теории, то есть в том смысле, что главная цель брака заклю­чается в самих брачующихся, а не вне их и состо­ит в достижении «плиромы», блаженной полноты бытия, тогда как рождение имеет в нем второсте­пенное и подчиненное значение. К такому выводу приводит и наука, и интуиция. В частности, из на­учных дисциплин в особенности убедительно гово­рят в пользу идеалистической теории данные есте­ствознания и психологии.

В пользу реалистического воззрения, что главная цель брака — рождение, говорит, по-видимому, здравый разум, ежедневный опыт, даже самоочевид­ность. С одной стороны, рождение, насколько мы знаем, невозможно без соединения полов, с другой стороны — соединение полов в громадном большин­стве случаев ведет к деторождению. Бездетный брак есть что-то ненормальное, какое-то печальное ис­ключение.

Но стоит лишь, отрешившись от узких рамок по­вседневного опыта, стать на точку зрения опыта широкого, научного, принимающего во внимание об­щую картину жизни и развития всего органического мира, и окажется, что взгляд этот, по существу, неве­рен, что между половой и родовой жизнью[1] не толь­ко нет неразрывной связи, но замечается даже анта­гонизм. Эту мысль, в корне подрывающую католи­ческое учение о цели брака, блестяще развил не кто иной, как Владимир Соловьев, труды которого охот­но издаются католическими пропагандистами и ко­торого называли тайным униатом.

В своем труде «Смысл любви»[2] он выясняет лож­ность модного взгляда, по которому смысл полово­го влечения заключается в размножении, и выясня­ет не на основании каких-то отвлеченных общих соображений, а на основании естественно-истори­ческих фактов. Что размножение живых существ может обходиться без половой любви, это видно уже из того, что оно обходится без самого разделе­ния на полы. Значительная часть организмов, как растительного, так и животного царства, размножа­ется бесполым способом[3]: делением, почкованием, прививкой. Правда, высшие формы обоих органи­ческих царств размножаются половым способом, но, во-первых, размножающиеся таким способом организмы, как растительные, так отчасти и животные, могут также размножаться и бесполовым обра­зом (прививка у растений, партеногенезис у высших насекомых), а во-вторых, оставляя это в стороне и принимая как общее правило, что высшие организ­мы размножаются при посредстве полового соеди­нения, мы должны заключить, что этот половой фактор связан не с размножением вообще (которое может происходить и помимо этого), а с размноже­нием высших организмов. Следовательно, смысл половой дифференциации (и полового единения) следует искать не в идее родовой жизни, не в раз­множении, а лишь в идее высшего организма.

Разительным подтверждением этого является тот великий факт, что в животном мире половая лю­бовь или, вернее, половое притяжение находятся в обратном отношении с размножением: чем сильнее одно, тем слабее другое. В низших организмах ог­ромная сила размножения при полном отсутствии полового притяжения[4] за отсутствием самого деле­ния на полы. Далее, у более совершенных организ­мов появляется половая дифференциация и соответ­ственно ей некоторое половое притяжение — снача­ла крайне слабое, затем оно постепенно усиливает­ся на дальнейших ступенях органического развития, по мере того, как убывает сила размножения (то есть в прямом отношении к совершенству организации и в обратном отношении к силе размноже­ния), пока, наконец, на самом верху, у человека, является возможной сильнейшая половая любовь даже с полным исключением размножения. Но ес­ли, таким образом, на двух концах животной жиз­ни мы находим, с одной стороны, размножение без всякой половой любви, а с другой стороны, поло­вую любовь без всякого размножения, то совершен­но ясно, что оба эти явления не могут быть постав­лены в неразрывную связь друг с другом; ясно, что каждая из них имеет свое самостоятельное значение и что, в конце концов, даже с точки зрения есте­ственно-научной, размножение не является основ­ной целью половой жизни.

Сходные мысли мы встречаем у французского философа Анри Бергсона в его «Творческой Эво­люции».

Ссылаясь на работы новейших естествоиспытате­лей Мебиуса[5] и Гартога[6], Бергсон высказывает мысль, что для всего растительного мира, являющегося ти­пом роста и размножения, разделение на полы является «по меньшей мере роскошью, без которой природа могла бы обойтись». И самое стремление к возрастающей сложности, к более полному и совер­шенному бытию, проявлением которого служит де­ление организма на полы, по мысли Бергсона, су­щественно только для животного царства в силу потребности в действиях более широких и сильных, но не для растений, обреченных на нечувствитель­ность и неподвижность. И стремление к совершен­ствованию и связанное с ним половое деление су­ществует в растительном мире лишь в силу связи его с лучше выражающим основное направление развития жизни миром животных, в силу того, что основное первоначальное стремление, приведшее к половому размножению, существовало в органичес­ком мире раньше разделения его на два царства [7]. Короче говоря, для растений половая жизнь — это только пережиток.

Хотя пол и находит себе надлежащую почву для своего развития лишь в животном мире, но и здесь он не достигает своей цели. Дело в том, что основ­ное стремление органического мира к совершенство­ванию не везде «выбилось» на надлежащий путь. В громадном большинстве случаев, во всех почти видах животного мира оно зашло в тупик и остановилось, не достигнув цели, и только в одном-единственном случае, только в человеке, в его сознательной жиз­ни, оно вышло на надлежащую дорогу, почему чело­век и является пределом и целью развития. А если так, то и пол как частное выражение стремления к совершенству только в человеке, его сознательной и интуитивной психической жизни, находит свой смысл и свою цель. И как бы подтверждением этой мысли Бергсона является тот факт, что библейское пове­ствование о творении не говорит о поле у животных, а только у человека, показывая, что пол у животных не имеет метафизического значения.

От естествознания переходим к психологии. Если смысл пола заключается в идее высшего бытия, а не в размножении, то уже a priori мы вправе ожи­дать, что именно в человеке, и притом в той сто­роне его бытия, в которой наиболее проявляется его превосходство — в его психической жизни, — скажется наиболее ярко эта самостоятельность по­лового начала от начала родового, и скажется имен­но в тех индивидуумах, у которых душевная жизнь стоит на высшей степени развития. И действитель­но, в человечестве половая любовь часто стоит в прямом противоречии с целями размножения. Преж­де всего, любовь принимает здесь чисто индивиду­альный характер, в силу которого именно это лицо другого пола имеет для любящего безусловное зна­чение как единственное и неизменное, как цель сама в себе. Поэтому здесь сильная любовь сопро­вождается деторождением только в тех редких слу­чаях, когда нет внешних непреодолимых препят­ствий к тому, а очень часто такая любовь ведет к отрицанию родовой жизни, к монашеству, к само­убийству. Замена одного объекта любви другим, не­обходимая иногда в целях размножения (например, в случае его смерти, бесплодия, болезни и т.д.), всегда ощущается как измена этой любви. Описать идеальную любовь к одному лицу, а после его смерти—к другому — задача непосильная для романиста, невозможная по существу и вряд ли во всемирной литературе можно указать подобное произведение, которое можно бы назвать действительно художе­ственным.

Но не потому только, что половая любовь, в си­лу своего индивидуального характера, так сказать, уменьшает шансы размножения, она стоит с ним в противоречии, а и по самому своему существу. Об этом говорят философы, говорит и изящная литера­тура. «Любовь сама по себе, без присоединения ас­кетических принципов, враждебна всему тому, что ведет к половому акту, более того — ощущает все это как свое отрицание, — пишет Вейнингер. — Лю­бовь и вожделение настолько различные, исключаю­щие друг друга, даже противоположные состояния, что в те моменты, когда человек действительно лю­бит, для него совершенно невозможна мысль о те­лесном единении с любимым существом»[8].

Но, быть может, здесь мы имеем дело с близкой к ненормальности утонченностью модного филосо­фа половой любви? Откинем тогда пятнадцать ве­ков и найдем у христианского философа — бла­женного Августина — следующие строки:

«Мы знаем, что многие наши братья по взаимно­му согласию воздерживаются от плотской похоти, но не супружеской любви. Чем более подавляется первая, тем более усиливается вторая»[9].

Опять можно возразить, что и Августин подчиня­ется здесь духу чрезмерного аскетизма. В таком слу­чае откинем еще семь веков и найдем ту же мысль у философа, которого было бы странно обвинять в аскетических тенденциях, у самого главы евдемо-низма — Эпикура: «Плотское соединение никому не принесло пользы, а любящего может и оскорбить»[10].

Те же мысли встречаем мы у Плутарха, Цицеро­на, Галена, Порфирия.

От философов старого и нового времени обра­тимся к Библии и к святоотеческой изящной лите­ратуре.

Книга Бытия повествует, что Иаков любил не плодовитую Лию, а бесплодную Рахиль. Во Второй Книге Царств с обычной библейской прямотой из­лагается история трагической любви Амнона к кра­сивой Фамари. ...И полюбил ее Амнон, сын Давида. И скорбел Амнон до того, что заболел из-за Фамари. Но вот у Амнона любовь побеждена похотью. Хитростью и насилием он добился падения Фамари, и ...потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была силь­нее любви, какую имел к ней... И позвал отрока сво­его, который служил ему, и сказал: прогони эту от меня вон и запри дверь за нею (2 Цар. 13, 1—2, 15, 17).

И в древней церковной письменности мы посто­янно встречаем мысль об антагонизме между поло­вой и родовой жизнью. Климент Александрийский замечает, что «от пресыщения любовь часто обраща­ется в ненависть»[11].

Метки: брак, семья

Pages: 1 2

Комментарии закрыты.